Николай Халезин. Фото: «Белсат»
Содержание интервью:
- О том, как вели переговоры с окружением Лукашенко, и что дают санкции
- Про газету «Имя», журналистику 90-х, «Колу» для Лукашенко и Позняка
- Про Тутбай и Зиссера
- Про «Хартию», Санникова и агентуру
- О солдатах в театре, сердобольных гэбэшниках, бюджетах и гастролях
- О сериалах, которые готовит, и Курейчика
- О жизни в Лондоне, дочерях и неожиданной истории в самолете после посадки Протасевича
О том, как вели переговоры с окружением Лукашенко, и что дают санкции
«Наша Ніва»: Вы недавно рассказывали, как в 2020-м пытались вести переговоры с Лукашенко. «Мы предлагали вариант отлета. Был человек, который готов был обеспечить ему безопасность. Даже его дети были за это». Можете рассказать больше?
Николай Халезин: Это не совсем так выглядело. Мы в прямом контакте не были, и не было в этом необходимости. Это не касалось оппозиционных структур — скорее, общались с нашими зарубежными партнерами. И тогда была такая идея. Безопасность гарантировала бы принимающая страна.
Переговоры шли, но наш клиент был в таком истерическом состоянии, что даже не поднял трубку, когда позвонила Ангела Меркель, которая должна была вести переговоры. После нам объяснили, что он с женщиной и не мог вести переговоры, не в его характере, не в его психическом состоянии. Единственный, кто мог бы быть — кто-то из глав государств, кто в свое время развязывал войну или вел боевые действия. Мог быть, наверное, Джордж Буш-младший, британский премьер Тони Блэр (и он был готов к переговорам).
Все это было вне системы прямого контакта с Лукашенко, потому что он на этот контакт так и не пошел.
«НН»: То есть был контакт с его окружением?
НХ: Да, это были сигналы, которые посылались. Если тебе звонит глава Германии, то ты должен понимать, о чем будет разговор, особенно на пике конфронтации. И его дети еще до выборов говорили — это уже из других источников история, — что, может быть, нужно что-то придумать, чтобы сохранить свои активы. Он на это не пошел, войдя в такое психологическое пике, из которого не выбрался.
Александр Лукашенко на митинге в его поддержку 16 августа 2020 года. Фото: «Наша Ніва»
«НН»: Этот план предлагали западные политики?
НХ: Скажем так, на тот момент никакого оппозиционного блока не существовало. Существовали штабы, эти штабы не имели международной поддержки, так как они не развивали международное направление. Поэтому пришлось взять эту ответственность группе, которая активно работала в течение многих лет с западными политиками.
«НН»: А какие страны в этом плане были бы готовы его принять? Эмираты?
НХ: Да, есть целый ряд стран, которые могут это делать. В основном это касается Азии и Латинской Америки.
«НН»: Вы помогаете лоббировать санкции много лет. Считаете ли вы по-прежнему эффективным это давление? Ведь как мы сейчас видим, Лукашенко политзаключенных не выпускает, калий продают по бросовым ценам, экспорт в Россию более 70%.
НХ: Нельзя путать наложенные санкции и их исполнение. Нынешние санкции не работают только потому, что существует пассивная позиция Европы. Европа напринимала санкций и не отслеживает их выполнение. Мы даже о вторичных санкциях уже не говорим. Ни одного уголовного дела не заведено за нарушение санкций, если и заводятся, то американцами. Американские структуры работают и добиваются результата. Понимаю, что все любят приводить в пример Кубу и Северную Корею, но давайте не забывать, какие там режимы и что в одной стране просто нищета, а в другой все деньги идут на вооружение.
Во время записи новогоднего видеообращения. Фото: Офис Тихановской
Бывают разные требования, когда вводятся санкции. Например, когда Кипр отказывался подписать первую резолюцию по Беларуси в 2020 году и блокировал таким образом решение Евросоюза, то мы также пригрозили санкциями — общественными. Пришли наши представители на прием к министру иностранных дел на Кипре и объяснили: мы начинаем активную кампанию по выводу белорусского IT с Кипра и второе, мы проведем через диаспоры акции по всему миру за то, чтобы на Кипре туристы не отдыхали. И Кипр через два дня подписал резолюцию по Беларуси.
«НН»: Когда обсуждаются санкции по Беларуси, кто из стран готов это поддержать, а кто тормозит процессы?
НХ: Готовы поддержать под определенным давлением около 20 стран. А стран 5-7 колеблются. То, бывало, фокусы выкидывала Австрия, потому что там большое представительство русских, то Венгрия, которая идет по своему авторитарному маршруту. На моменте была Чехия, греки. Каждый начинает продвигать свои интересы. Португалия была, так как лоббировала интересы Бразилии по калию. Но, как видим, в Европе ты не можешь довести эти решения до ума.
Вся проблема в разношерстности Европы, нет понимания последствий. Представим, что этих санкций нет. Можешь представить поток вооружения, который шел бы сейчас на Беларусь и Россию? Шли бы потоки вооружения из Латинской Америки, Азии, Африки, которые бы неслись в Украину. Ведь в России денег на это хватает.
«НН»: Чего можно добиться этим санкционным давлением?
НХ: Америка добивается некоторых результатов, но это не касается освобождения политзаключенных. Политзаключенных он [Лукашенко] не будет освобождать из-за санкций. У него цена вопроса — это его жизнь. Но если бы Европа санкции соблюдала, то, конечно, был бы снижен поток вооружения, который сейчас идет. А про систему обхода целые тома написаны. Более того, о логистике, как поставляют что-то из России в остальной мир, получая за это деньги, — просто договариваются в открытых чатах. Я когда отправил туда одного из представителей спецслужб посмотреть, он сказал, что не может в это поверить — что в открытом режиме идут разговоры о том, как обходить санкции. Номера счетов, маршруты, страны.
Лукашенко получает доход на свою семью благодаря этому. Никто почему-то не называет это воровством. Все называют коррупцией. Коррупция — это не то слово. Это воровство — человек у своего населения и своей страны ворует деньги, в невероятных объемах. Более того, людям, которые недополучают зарплату, все обещают по 500, а в это время страны, которые в Евросоюз пошли, получают по 2000 евро.
«НН»: А что тогда может освободить политзаключенных?
НХ: Сейчас ничего, только смерть Лукашенко. Или по прошествии срока будут выходить.
Николай Халезин и Наталья Коляда с нобелевским лауреатом и политзаключенным Алесем Беляцким. Фото: фейсбук Халезина
То же самое и в России. Но если у нас есть перспектива сменить режим после смерти Лукашенко или его отлета, то у России такого шанса нет. Там это все на долгие десятилетия, там не будет никакой демократии — или Россия распадется на удельные княжества и в каждом из них будет нормализовываться жизнь, или ФСБ будет контролировать всю страну, как и контролирует. И если понадобится поставить там какого-то созданного Навального, его создадут и поставят.
Про газету «Имя», журналистику 90-х, «Колу» для Лукашенко и Позняка
«НН»: В 1990-е вы работали в культовой газете «Имя». В чем был успех этого издания?
НХ: Газета «Имя» начиналась своеобразно. Мы закрылись в кабинете — Петя Марцев, я, Катя Высоцкая, Саша Федута, Юрий Дракохруст и Дима Плакс. И две недели почти не выходили. «Белорусская деловая газета» выходила, Петя, по-моему, даже не вникал, что там происходит — мы просто сидели и придумывали концепт. Даже скандалы закладывали рекламные. Один — это когда трамвай ездил с коровой, изображенной на стороне, где был слоган «Что в вымени тебе моем» и «вымя» было перечеркнуто и написано «имя». Это было запущено еще до того, как газета вышла в тираж.
После я придумал слоган, мы договорились с командой КВН БГУ и Александр Масляков озвучил на полуфинале рекламу: «Спонсор команды КВН — газета «Имя». А именно с нее по средам начинает свой день Александр Лукашенко». И это был скандал. Сразу команда КВН получила запрет на финансирование отовсюду, кроме администрации президента. Потом сказали, что это даже было неплохо на тот момент, так как денег хватало.
Идея заключалась в создании клуба, к которому хотело бы примкнуть большинство читателей. То есть ты создаешь из журналистов звезд. Я помню, как один из журналистов БДГ пришел к Пете [Марцеву] и говорит: «Почему Халезин пишет два материала в месяц и у него берут автографы, а я пишу каждый день по 10 заметок и у меня не берут?» Петя не знал, что ответить, и сказал: «Старайся».
Халезин о работе в газете «Имя»: «Мы создали клуб читателей и писателей, который жил единым организмом». Фото: фейсбук Халезина
О каждом журналисте мы вели отдельный рассказ, и каждый получал свою рубрику (за Халезиным помимо прочего была рубрика с коллажами «Тадж Махал». — НН). Один будущий журналист, например, учился на филфаке, хотел быть у нас стильредактором, практически бесплатно. Ему предложили небольшую зарплату. А после на одной из планерок я стал рассказывать о практике, когда журналист попадает закрыто в другую среду, а после пишет материал. Говорю: надо нам тоже, кто хочет? Он сказал: я хочу. Сначала мы посадили его просить милостыню возле «Макдональдса» на проспекте, потом я позвонил и сдал его в вытрезвитель, и у него менты украли все, включая талончики, потом он ночевал на кладбище… И человек реально становится звездой.
Все знали имена журналистов, они были такими членами семей читателей. И читатели, на улице видя их, подходили, говорили. Это создало клуб читателей и писателей, который жил единым организмом. И больше после никому не удалось этого создать.
Газета «Имя» была на границе между таблоидом и хорошей аналитикой. Из тех людей, которые сидели тогда и обсуждали создание этого продукта, только Петя Марцев и Катя Высоцкая имели журналистское образование. Остальные — Федута филолог, Дракохруст математик, Дима Плакс художник, я драматург и режиссер. Это выдумывали люди, которые не хотели натягивать на себя стереотипы журналистики. И оно сработало.
«НН»: После прочтения вашего номера часто ли вызывали в администрацию?
НХ: Там были другие истории. Например, у нас заблокировали аккаунт. Просит глава Администрации Урал Латыпов прийти поговорить. Ира Халип тогда, кажется, ушла. Латыпов говорит: «Вы можете поставить такую заметку (там 10 маленьких строк) — и ваши счета разблокируют». Заметка о том, что сын Латыпова выиграл конкурс по математике, который делал фонд Сороса. Если бы это была неправда, мы бы это не поставили. Просто ему нужно было, чтобы это появилось где-то, чтобы Лукашенко ему не сказал, что его Сорос финансирует. И так это работало.
Коллаж в газете «Имя»
Количество нашей агентуры (назовем ее так) внутри структур тогда было безгранично. Когда говорят «Сотрудничали ли вы с КГБ?» — да, я сотрудничал (улыбается). Мне загоняли оттуда такое количество информации, что я иногда захлебывался. Отдел по контролю за наркотиками — я вообще с ними дружил. И тогда у всех были контакты. А потом это понемногу с годами стало вычищаться.
И когда газета заканчивала свое существование, те люди были уже просто не у власти, их повыжимали отсюда. И получается, что ты как журналист остаешься голым. К инсайдам ты уже не имеешь отношения, к расследованиям — тоже практически не имеешь. До 2002-2003 года еще было с кем говорить, единицы информаторов оставались до 2006-2007 года.
У власти не стало умных собеседников, поэтому все эти газеты («Имя», «Наша свобода», «Новости») и прекратили существование, не только потому, что власти их задушили. Они стали менее эффективными.
«НН»: Есть у вас любимые журналистские байки с того периода?
НХ: Их такое количество… Ну, например, я сделал на последней полосе объявление на ограде, на которой оторваны номера телефонов и написано «Запущу заводы, снижу себестоимость, буду жить припеваючи». Номера телефонов я взял реальные — Администрации президента. Выходит постер, и как раз мы пулом журналистов сидим в буфете парламента. У Андрея Климова на тот момент был мобильный телефон уже, он набирает этот номер: «Скажите, у вас есть специалист по запуску завода?» Там что-то говорят, он кладет трубку и на весь буфет: «Да нет у них никакого специалиста».
Был хороший момент, когда я сделал коллаж с фотографией, где за столом сидят Черномырдин и Лукашенко. И Лукашенко, закрывая рот рукой, что-то говорит Черномордину. А перед ними стоят какие-то бутылки — «Кола-кола», минералка. Я сделал «пузырь», якобы он говорит Черномырдину: «Витя, а можно я попью «Кока-колы»? И в Минск прилетает руководитель отделения «Кока-колы» по Восточной Европе, ему прямо в аэропорте показывают этот коллаж, и он говорит: «Оплатите им как за полосу рекламы».
Однажды меня приглашал генеральный прокурор и чихвостил: почему я использовал с его портретом четверостишие Губермана, в котором были строки «их как ни шли к ебене матери, они и там руководители». «Меня даже преступники не посылали, а ты это сделал». В итоге мы стали с ним приятелями. Когда он покинул пост, много рассказал, что у них происходило.
А сейчас этого нет. Журналисты в окопе, бомбардировщики из Администрации президента бросают на них бомбы — вот такие взаимоотношения.
«НН»: Газете «Имя» некоторые вспоминают высокомерное отношение к Позняку, БНФ, белорусскому языку.
НХ: К белорусскому языку такого никогда не было. Просто это была газета, которую на тот момент хотели делать максимально широкой. Некоторые материалы переводили на белорусский язык и делали социологические замеры, как читается.
Зенон Позняк. Фото: «Наша Ніва»
К Позняку у меня нет уважения, это я честно скажу — просто потому, что у него нет ко мне уважения. Если я для него агент, он это уже озвучил, плюс я плохой театральный деятель — почему я должен тебя уважать, если ты несешь эту чушь?
Тем более что человек, который 30 лет сидел на welfare (социальной помощи. — «НН») и сейчас приехал и рассказывает, как мне себя вести — мне это не интересно. Он за это время не выучил никакого языка, не поработал нигде и ничего не сделал для Беларуси из того, что можно было сделать на мировой политической арене, имея его имя.
Читайте также: Наумчик ответил Халезину: Ни я, ни Позняк не получали в эмиграции ни цента социальной помощи
Есть уважение за Куропаты — согласен, он провел большую работу, это реальный подарок для осознания истории -, за подвижничество в начале создания БНФ. Но за остальное — «этот агент, этот агент». Получается, мне общаться не с кем, кого ни назови, все агенты.
Про Тутбай и Зиссера
«НН»: Возвращаясь к медиа. Возможна ли при диктатуре успешная модель общественно-политического медиа?
НХ: Нет, не возможно. Возможно только в одном случае. Вот у русских это частично возможно только потому, что есть большое количество беглого олигархата — они могли бы кого-то финансировать. И то это неустойчивая структура, это структура прихоти олигарха. У нас таких бизнесменов чрезвычайно мало, которые бы уехали и продолжали процветающий бизнес за рубежом. Они, конечно, есть в сфере IT, но надо понимать, что у людей из сферы IT свое представление о медиа.
«НН»: А как вы относились к феномену Тутбая в 2010-е?
НХ: Тутбай — это не феномен, это продукт конформизма. Тутбай — это умение Зиссера договориться с властями. И у них всегда был свой списочек, о ком можно писать, а о ком не стоит. Это продукт компромисса, но он был очень экономически правильно выстроен.
Когда еще существовало мало почтовых сервисов, создается Тутбай как почта, а это значит, что к тебе будут заходить всегда, ты забираешь большую аудиторию, сервис у тебя на русском языке, ты запускаешь ленту и дальше очень компромиссно ведешь свою политику. Все, в этом и есть успех.
«НН»: Но Тутбай удивил вас в 2020-м?
НХ: Там надо понимать, что Юрий уже был при смерти (Зиссера не стало 17 мая 2020-го. — НН), а после невозможно было удержаться. Кто мог удержаться в этом информационном потоке? Только Онлайнер. Почему-то всегда смешивают и говорят: вот, конкурент Тутбая — это Онлайнер. Онлайнер — это торговые площадки, как газета «Из рук в руки», к этому так и нужно относиться. Не надо требовать от «Из рук в руки», чтобы они давали какую-то новостную повестку дня и общественную дискуссию развивали.
А Тутбай создал такую новостную квази-ленту, которая якобы давала новости, но не все, потому что целый ряд тем был закрыт. И поэтому я так возмутился, например, интервью Лойко (Ольга Лойко, главный редактор политико-экономического блока новостей на Тутбай. — НН). Это странная позиция, где говорится о том, что я сижу в тюрьме и кто-то должен был по мне вести эффективные переговоры. «Вот если бы был Зиссер, он бы решил». Это не так работает, никто бы сейчас не договорился. Единственное, чего удалось добиться — это межгосударственные переговоры. Защита своих граждан — это долг страны, поэтому Швейцария даже могла вручить верительные грамоты, чтобы освободить свою гражданку [Наталью Херше].
Я бы никогда не сделал такое медиа, как Тутбай, мне это было бы неинтересно. Я не понимаю, почему я должен договариваться с циниками из правительства, пить с ними кофе. А для Зиссера это было нормально. Этот продукт у него предлагали выкупить, он отказался, предложив цену выше. И конечно, если бы он тогда его продал, его семья ни в чем не нуждалась бы долгие годы. Но получилось так, как получилось. В результате это просто потеря актива.
Про «Хартию», Санникова и агентуру
«НН»: Почему рассорились с Санниковым, с которым были соратником?
НХ: Мы с Федей Павлюченко вели сайт «Хартии» в 2011 году — так получилось, что все другие оказались в тюрьме. Первое, что мы сделали — восстановили дружбу структуры с журналистами, так как «Хартия» посралась со всеми, с кем можно. Мы договорились: давайте оставим все в прошлом, это была не наша история. И все начали с нами сотрудничать. Мы подняли тогда посещаемость до полумиллиона пользователей в день.
Андрей Санников. Фото: его фейсбук
Но после вышли из тюрьмы Санников и Бондаренко и началось какое-то бешенство. Опять эта история, что все журналисты — это гэбэшники. Нам нельзя уже было оставлять свои имена внутри этой структуры. Я не хочу ассоциироваться с тем, что я раздаю должности в КГБ.
Было бы странно остаться там и свою репутацию поставить под удар. И мы так с Федей ретировались. После меня обвинили, что я хотел забрать себе «Хартию» (на кой она была бы мне нужна, у меня есть театр очень неплохой). А дальше понеслось, стали выкашивать всех, и в итоге там остались только Санников с Радиной и Бондаренко с женой.
«НН»: Как сейчас к Санникову относитесь?
НХ: А я не понимаю, чем он занимается. Последнее, что я видел — это котлеты. Ну, оставайся с котлетами, я не хочу тебя приглашать в свое кулинарное шоу. У него репутация и на международной арене исчезла.
«НН»: А с Натальей Радиной какие отношения?
НХ: А у нас с ней с 2012 года никаких отношений. Поэтому я понятия не имею, что у них происходит и мне это не очень интересно. Я понимаю, что театр — это структура, которая создает определенный контент, предлагает его аудитории и живет в открытом пространстве. А что такое «Хартия» — структура, корпорация? Если это редакция сайта — ну так себе редакция, я не читаю с 2012 года их. И в благодарность за это они обо мне и не пишут.
«НН»: Вы упоминали обвинения в агентуре несколько раз. А вы кого-то считаете агентами в демократическом движении?
НХ: Да нет, это было бы странно, так как у меня нет доказательств. Хватит, я один раз обжегся, написал у себя в телеграм-канале про одного человека (не могу его назвать), а получилось неправда. Слишком много есть доброжелателей, которые хотят тебе помочь. Я извинился перед человеком и даже его семьей. Если у тебя нет доказательств, просто сиди и молчи. Получишь доступ к архивам, посмотришь — расскажешь тогда.
О солдаутах в театре, сердобольных гэбэшниках, бюджетах и гастролях
«НН»: Давайте о Свободном театре. Чем он был для минской культуры?
НХ: Я думаю, пока это не осознано белорусами. Но этот домик, в котором мы играли раньше — такой домик с двумя комнатами в Сельхозпоселке, где хозяин просто снес стену за ночь, и мы там работали на протяжении 7 лет — этот домик деревенский был самой известной в мире белорусской театральной площадкой, на которую приезжали мировые звезды, которая фигурировала в газетах Times, New York Times, Guardian.
Проводили социологический опрос аудитории Свободного театра в Минске и Лондоне. И цифры совпали: в одном случае 85, а в другом 86% — это аудитория от 18 до 35 лет. И при этом проходит большое количество конференций в мире, где собираются театральные деятели, чтобы обсудить, как им привлечь молодую аудиторию.
При этом классической рекламы мы почти не делаем и солдауты у нас потому, что есть постоянная аудитория. Если в Беларуси она оценивалась в 20-30 тысяч человек, которые прошли через театр за все время, то в Лондоне — это 300 тысяч. Вы разговариваете с людьми, что им интересно.
Вот белорусский Свободный театр ставил драматические спектакли, причем неклассические, и собирал аудиторию. И здесь он делает оперу [»Дикая охота короля Стаха»]. Все говорят: у вас будет провал, ведь оперная аудитория — другая, вы с ней не работали и она вас не знают. Но опять солдаут, потому что наша аудитория говорит: мы хотим в исполнении этого театра увидеть оперу, ведь это инновационно. И в итоге это подтверждается номинацией на высшую театральную награду (речь об Olivier Award. — НН).
Афиша оперы «Дикая охота короля Стаха» в Лондоне. Фото: фейсбук Халезина
Для Минска это была культурная площадка, где могли в открытую говорить то, что думают на любые темы. При этом то, что на нас злились власти. У нас из 60 спектаклей за эти годы только в одном фигурирует один раз имя Лукашенко. Это было в 2011 году, и это говорит даже не актер, а диктор из колонок.
«НН»: Зрители упоминают, что иногда билеты невозможно было достать через 10 минут после анонса спектакля. Не было ли это частью стратегии — создавать ажиотаж, чтобы люди еще больше хотели попасть на спектакль?
НХ: Нет, мы играли там, где возможно. Мы бы арендовали хоть Дворец Республики. Зарегистрироваться нам не разрешали, арендовать площадку нам не разрешали. Когда стали выдавать гастрольные удостоверения, я сказал: этого не будет, потому что мы не будем приглашать цензоров на наши спектакли, просто потому что это наш принцип. 16 лет мы играли для белорусов бесплатно за счет того, что играли за гонорары по всему миру.
Мы показывали цифры последнего стрима оперы, который был в дни на Рождество, и у специалистов театральных волосы шевелятся на голове. Они говорят: чтобы на ютубе посмотрели оперу 50 тысяч человек (из которых 80% из Беларуси), это нереально. Это значит, что на большой сцене нам нужно показать оперу 25 раз.
«НН»: Силовики часто приходили на постановки в Минске?
НХ: Однажды я рассмотрел двоих, когда играл «Поколение Jeans» — они сидели на полу в костюмах. Они думали, что придут последними и им достанется последний ряд, а у нас получалось так, что чем позже ты приходишь, тем ближе садишься к сцене. И я часть монолога выдал в них — они прятали глаза, были такие сердобольные гэбэшники.
На самом деле они приходили, но не всегда принимались меры. Я понимаю, что во многом это зависело от этих людей. Знаешь, какой первый спектакль был официально запрещен? Это «Техника дыхания в безвоздушном пространстве», о девочке, которая от рака умирает в хосписе. Какая вообще связь с политикой? Мы сыграли два премьерных показа в квартире нашего друга, а у него в бизнес-партнерах был Купаловский театр. И ему директор Купаловского позвонил и сказал: «Если ты еще раз пустишь их к себе сыграть, то мы с тобой расторгнем контракт».
Сейчас трудно поверить, что мы «Собак Европы» 20 раз сыграли в 2020 году.
Репетиция Свободного театра. Фото: фейсбук Халезина
«НН»: Вы рассказывали в одном из интервью, что сейчас готовите моноспектакль. О чем он будет?
НХ: Могу только намеком сказать. Это уникальная история, когда человек с большой спортивной арены первое, что сделает после завершения спортивной карьеры, — это сыграет спектакль о себе. И премьера его будет в Нью-Йорке на одной из самых престижных площадок.
«НН»: Свободный театр много гастролирует в США, Великобритании, но в Варшаву и Вильнюс сейчас спектакли не привозит. Почему?
НХ: Мы играли в общей сложности более чем в 50 странах, из континентов не были только в Латинской Америке.
Но получается так: растет твоя известность, растут твои затраты на спектакли. Это объективный процесс, если ты успешен. И тогда у тебя растет цена. На самом деле пригласить театр на гастроли — это очень дорогая забава. Даже если у тебя участвует 10 человек – их перелеты, их проживание, их суточные, гонорар, перевозка декораций.. Я могу сказать, что бюджет оперы «Дикая охота короля Стаха» был миллион фунтов. И когда говорят: «Вы гранты получаете»… я могу сказать честно: грантами было покрыто 4%.
Получается, что страны, которые могут себе позволить, они тебе и предлагают приехать. Мы готовы везти куда угодно. Более того, Варшавская национальная опера дала нам зал, чтобы мы месяц репетировали там бесплатно, за что мы им благодарны. У нас же нет своего министерства культуры или кого-то, кто заплатит за наши гастроли.
И это проблема для театров. Конечно, мы намного мобильнее были, когда были маленьким театром и бюджет спектакля был 3000 долларов, а ты объехал с ним 35 стран. «Поколения Jeans» бюджет был что-то около 700 долларов. Мы с ним объехали пять континентов. Не знаю, какая у него рентабельность. Заниматься театром выгоднее, чем торговать наркотиками (шутит).
О сериалах, которые готовит, и Курейчике
«НН»: Вы также недавно закончили два фильма и готовите еще два сериала. Расскажите о них.
НХ: Параллельно с этим спектаклем, который выйдет в Нью-Йорке 11 сентября, мы сдаем об этом герое документальный фильм.
Еще один документальный фильм, который называется «Собаки Европы» — это о том, как мы ставили спекталь, и как началась война, и как эвакуировался театр, и как один из актеров пошел на войну. Фильм уже готов, и мы начнем его раздавать по фестивалям.
Если говорить о сериалах, могу только об одном сказать (просто другой еще не в продакшене). Это ситком о белорусах, который скорее станет драмеди. Мне кажется, это может стать событием и важным моментом для реализации белорусских актеров.
На «Берлинале» в 2021-м. Фото: фейсбук Халезина
«НН»: А вы смотрели «Процессы»?
НХ: Да, смотрел. Это немного не мой формат, я другими категориями мыслю. Не хочу сказать ничего плохого о «Процессах» — ребята молодцы, потому что взяться и довести до конца, получить хорошее ревью дорогого стоит. Я сторонник большого стиля и мне нравятся работы, в которых высокая степень художественности, выше, чем степень актуальности. Это будет следующим трендом. Второй задуманный сериал — это попытка сделать кинопродукт белорусский, который вошел бы в сериальную мировую элиту. И совсем другая команда будет нужна. Если драмеди мы хотим снять белорусским составом, то тот сериал — надо уже будет работать с британцами, американцами. И, возможно, только часть актеров использовать своих, а базироваться на британских звездах.
«НН»: Свой сериал снимает Андрей Курейчик. Как к нему как к режиссеру относитесь?
НХ: Я не видел его сериалов. Я не очень верю в проект «Окрестина». Потому что время движется так быстро сейчас, что актуальность некоторых вещей теряется моментально. Сейчас во время войны говорить о «Окрестина» — уже не совсем то. Потому что люди после 2020 года пережили еще кучу всего. О репрессиях 2020 года делать 10 серий… Через время, когда умер Лукашенко, а мы уже наплясались с баянами, вот после этого можно рефлексировать, потому что есть промежуточный пункт. А теперь бессмысленно думать, ведь мы в середине процесса. Более того, нас захватил украинский процесс, нас захватил русский процесс, эмиграция. Здесь уже не про «Окрестина» разговор, все намного жестче.
О жизни в Лондоне, дочерях и неожиданной истории в самолете после посадки Протасевича
«НН»: Вы вместе с Натальей получили орден Британской империи. Я правильно понимаю, что вы теперь рыцарь?
НХ: Нет, просто все это – и MBE, и CBE, и рыцарство — имеет отношение к ордену Британской империи. Мне сейчас пишут смешно в письмах — Николай Халезин, эсквайр, MBE. Говорю: а они знают, что у эсквайра мама из деревни Непряхино, а папа из деревни Зауралово?
С орденом Британской империи. Фото: фейсбук Халезина
Это скорее не нам орден, а белорусам. Тебе же не дают 20 душ крестьян и земельный надел…
«НН»: Абонемент в Букингемский дворец?
НХ: Это не абонемент — есть мероприятия с участием королевской семьи, на которые тебя приглашают. Еще тебя могут отпевать в соборе Святого Павла… Если ты обращаешься в какие-то заведения с вопросами, то, конечно, написанная после имени аббревиатура помогает.
Но сам принцип ордена, когда из каждой сферы вычленяются отличившиеся люди… Перед Наташей орден получала девушка за вклад в развитие свиноводства. Когда я получал, было еще 60 человек, но людей искусства только двое. Это просто создание того сообщества, которое как некий ориентир. И это круто — это дает новые смыслы развитию общества и дает точки соприкосновения людям из разных сферы.
Награждение орденом. Фото: фейсбук Халезина
«НН»: Где вы сейчас живете? Раньше рассказывали, что друзья пускали к себе.
НХ: Да по-прежнему. Получилось, что в Лондоне у многих есть второе-третье жилье, кто-то живет за границей. Сейчас мы живем уже несколько лет у наших друзей, живущих в Швейцарии. Одна вещь, когда ты снимаешь для двоих-одного — снял студию и все. Но если у тебя семья, ты же не поселишь одного ребенка, которому 30, а другому 25, в одну комнату (улыбается). Все это понимают. «Оплачивайте коммуналку, символическую сумму нам». А так бы выходило в пять раз дороже.
Мы просто не в состоянии сами из зарплаты оплачивать жилье. Тогда ты потеряешь кучу вещей, необходимых для развития. А ведь был период, когда дети получали образование. Местные понимают: ты не можешь из города уехать жить — у тебя работа с театром, ты можешь по пять раз в день выскакивать на переговоры. Машины тоже не имеем — нет резона. А из-за того, что сейчас практически в центре, абсолютное большинство передвижений пешком.
«НН»: Дочери чем сейчас занимаются?
НХ: Старшая дочь живет в Ливерпуле. Работает в страховом бизнесе. Хотя занималась росписью тканей и сейчас снова стала рисовать, подумывает вернуться к этому, так как сложно отказаться от творчества. Она уже собиралась увольняться, ее вызывают и поднимают зарплату. Это искушение тебя сбивает, особенно в большом городе.
Младшая дочь живет и работает с нами, она ответственна за коммуникацию. Английский — ее первый язык, а после русский и белорусский. Сейчас еще активно учит арабский. Она с 10 лет в Англии, и ей очень легко договариваться, она иногда делает это более филигранно, чем мы. Она у нас глава семьи собственно говоря — все вопросы решает.
Вместе с женой Натальей Колядой. Фото: фейсбук Халезина
«НН»: Я правильно понимаю, что вы не рассматриваете возвращение в Беларусь, даже после того как Лукашенко не будет?
НХ: Даже если брать последние годы в Беларуси, мы проводили по миру на гастролях по 9 месяцев в году. И тогда никто не спрашивал: вы собираетесь возвращаться? Теперь вопрос в другом. Ты живешь в своем мире, приходит другая власть — если это такая власть, как Лукашенко, то разговора вообще никакого нет.
А если это власть нормальная, то начинаешь с ней общаться: у вас есть в нас заинтересованность? Если она есть, то давайте мыслить проектами.
Могу ли я прилететь в Минск? Да — можем запустить там культурную площадку, быть мостом между Беларусью и другими странами и привозить гастролировать различные коллективы. Знаешь, сколько у нас было в прошлом году перелетов? 60. Если там добавится Беларусь, это не проблема.
У нас, кстати, был случай, когда посадили Протасевича, а нам в этот же день лететь в Вильнюс из Лондона. Мы приезжаем в аэропорт, там человек сидит, который оформляет паспорта, он такой: мы вас знаем, не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы заходим в самолет – и всех отсаживают из бизнес-класса. Выходит пилот и говорит: «Когда мы летим, нас ветром сносит на Гродненскую область, но мы пойдем выше, чтобы зайти с другой стороны на Вильнюс, потому что вы находитесь на борту». Это был шок для нас.
Беларусь все равно останется нашей родиной. В Беларуси такой потенциал, что можно реализовать любой проект. Главное, чтобы было осознание у властей, что можно идти изучать мир не с черепков мезозоя, а сразу брать передовые проекты. Раздавать сараи под культурные проекты и освобождать от налогов на ближайшие годы, чтобы люди начинали становиться на ноги. Если брать начало 90-х, то когда мы ездили на крутые рейвы, это была восточная Германия. В Беларуси это может также заиграть новыми красками. Но тут вопрос политической воли.
Читайте также:
