Алексей «Дэн» Ковальчук. Скрин видео malina_by / YouTube
До войны Алексей Ковальчук работал в Минске инструктором по гребле и барменом, а четыре месяца зимой — инструктором по сноубордингу и барменом в Буковеле (Западная Украина). С началом войны ушел добровольцем на фронт. В Полку Калиновского он стал штурмовиком.
«Русские меня радикализировали»
Как отмечает Ковальчук, ему приходится «работать с противником на близких дистанциях». То, что он увидел на войне с российской стороны, кардинально изменило его отношение к соседней стране. Теперь, когда он слышит слово «Россия», у него «дыбом встают волосы»:
«Они меня радикализировали. Я стал не русофобом, а русоненавистником. Это дикари с палками, которые творят такую чернягу. Я не думал, что люди способны на такое. По большому счету братские люди, такие же, как и мы.
Я не чувствовал себя ни русским, ни белорусом, ни украинцем. Я одновременно и русский, и белорус, и украинец. Я — русскоговорящий человек. И как так могло случиться, что за два года войны из меня нормального сделали националиста. Я люблю все украинское. Желто-голубое для меня стало близким и родным».
Позже Ковальчук добавляет, что среди россиян есть «очень интересные, интеллигентные люди. Но их катастрофически мало».
О российской армии
Штурмовик отмечает, что в российской армии есть спецподразделения, в которых четкие ребята, профессионалы и вопросов к ним никаких. «Но по войне, по отношению к технике, снаряжению, они такие неаккуратные», — считает боец.
По словам Ковальчука, он не раз сталкивался с нерациональным использованием противником сил и средств:
«Когда живая сила противника идет на заведомо убойную операцию с их стороны. Иногда это вызывает какое-то недоумение. И у людей на поле боя и на КСП (месте управления боем) это вызывает смущение. Они не верят, что такое может быть. Настолько нерациональная и провальная поставлена задача — просто пойти и умереть».
По словам бойца, сейчас весь мир видит, что вопрос, какое место занимает российская армия в какой-то иерархии армий мира, не стоит. «Российская армия, по большому счету, уже никакая армия. Все, что у них осталось, — это небольшой конгломерат спецов, которых еще не поубивали, и ядерное оружие для сдерживания».
Что такое война
Ковальчука делится: в начале войны было большое чувство возмущения, всем хотелось быстрее воевать, но сейчас отношения изменились:
«Многие думали, что война скоро закончится, мы скоро договоримся (ведь это в голове не укладывается, как такое будет), а много кто так ни разу и не зарубится. И это было так — «дайте мне пулемет, дайте мне автомат, гранатомет, скорее на задачу». Невозможно было тренироваться и сидеть в зале. Были постоянные тренировки. Хотелось скорее на боевые, самому принимать в этом непосредственное участие.
Сейчас люди немного остыли, никто не хочет быть пулеметчиком, все хотят быть в штабе начальником принтера. По крайней мере не все, но многие остыли.
Потому что, когда у тебя четыре контузии, полное лицо осколков, порезаны все ноги, руки, колени, в бедрах пули сидят, еще что-то, ты понимаешь, что оно вот так пролетало, раз, два, три, четыре, пять раз. Когда ты не мог что-то сделать, ведь у тебя руки в крови.
Когда ты с человеком сидел, смеялся, а вот он с оторванной половиной лица лежит. Не у всех это укладывается в голове. Не все могут с этим жить, продолжать в таком режиме работать. Психика горит, и понимание того, что вот ты есть, и хлоп, в секунду тебя нет. Или хлоп, и ты без ног».
Боец отмечает, что накануне интервью он получил сообщение, то один из его друзей погиб.
«Я не могу назвать его имя. Это белорус. Человек с большой буквы, который тоже приехал сюда воевать за Украину и был здесь с самых первых дней войны. А у меня еще в телеграме от него непрочитанные сообщения. Я ему не успел ответить. Человека нет, а сообщения висят».
О российских пленных
Ковальчук рассказывает, что не единожды общался с российскими пленными.
«Первые пленные рассказывали, что едут на учения. То, что они в Украине, узнали, только когда сюда приехали. Они вынуждены были защищаться и какую-то свою армейскую работу делать. И так они попали в плен. Они пытались из себя сделать жертву обстоятельств. Как будто бы их обманули».
Боец вспоминает, что позже среди пленных попадались идейные россияне: «В Запорожской области был один спецназовец. Он очень жестко с нами разговаривал. И вот он такой идейный, верит в то, что он все правильно делает, что он на своем месте, что пришел убивать нацистов, которые несут какую-то угрозу для его родины».
Ковальчук отмечает, что с пленными он очень много общается. Ему интересно, что в голове у противника, какая у него мотивация:
«Без мотивации на войне нечего делать. Если твой мотор не стучит, если у тебя появляются сомнения в том, что ты что-то делаешь не так, то тебя легко раскачать, ты начнешь сомневаться, у тебя опустятся руки».
Боец обращает внимание на одну особенность мотивации российских военных:
«Контрактники и мобики — это еще одна возможность в России выйти за границы бедности. При заключении контракта они получают от 2 до 6 тысяч долларов единовременной выплаты. Эти люди никогда не видели таких денег. Это же можно и машину купить. А если за полгода не убьют, то можно еще что-нибудь купить, что ты раньше не мог позволить.
Ты сидел с полторашкой пива возле подъезда и наплевывал себе озеро, а теперь ты с такими же придурками едешь «мочить укропов» и купишь себе через полгода машину. И у них это работает тоже очень сильно. Понятно, что, попадая в плен, такой человек будет тебе рассказывать все, что угодно. Что его обманули, что он бедный и несчастный мобилизованный, автомат ни разу в руках не держал. Выстрелил три патрона на полигоне — и вот он здесь.
Ко тому же, сейчас в России образовалась такая военная субкультура. Я знаю таких людей, для которых главное — «ехать мочить укропов» — и без разницы, нацисты они или нет. Им платят две тысячи баксов в месяц и они едут «мочить укропов». Представляешь? Люди просто едут в другую страну убивать других людей. Какой-то каменный век».
Об отношении к Лукашенко
Алексей Ковальчук признается, что у него очень странное отношение к Лукашенко:
«Иногда он смешной. <…> Но на самом деле он такой хитрый и очень жесткий дед. Невозможно гнуть десять миллионов человек почти тридцать лет, не будучи при этом не просто жестоким, а очень безжалостным и очень суровым человеком. Таких, как Лукашенко, надо «бить и плакать не давать», как мне в детстве говорили.
Я не могу сказать, что желаю ему смерти. Я уже говорил, что убивать людей — плохо. Но, к сожалению, есть такая работа и ее должен кто-то делать. Если бы кто-то эту работу сделал, было бы всем лучше и легче».
На вопрос о том, что сделал бы, если бы ему предложили такую работу, Ковальчук ответил:
«Я никогда в жизни не воевал с невооруженными людьми. Во время боя это происходит естественным образом. Я не хотел бы ликвидировать человека без оружия, который конкретно мне не создает никакой угрозы.
Одно дело быть военным, а другое — быть карателем. Карателем я бы не смог быть. Но, если бы он прятался с калашом в окопе, я бы с ним с удовольствием пострелялся. Если бы я знал, что в этом окопе сидит Лукашенко, я бы в этот окоп бежал так, что меня бы держали капец как».
Читайте также:
«Мой позывной Фокс». Полк Калиновского создает новый батальон
