Андрей Федоренко. Фото: фейсбук
В эпиграф опубликованной первой части романа Андрей Федоренко вынес фразу одного из главных героев: «…Хочешь насмешить Настоящего Сценариста, расскажи ему о своих планах…». Эта расхожая поговорка, авторство которой уже затерялось, упоминает в оригинале Бога, но такой эпитет вполне уместен для той истории, которую нам рассказывает автор.
В начале книги старый сценарист Вечко, рассуждая об упадке белорусского кино, объясняет своему молодому коллеге: «Но искусство не обманешь. Есть киношный бог, и он начинает за себя мстить». Это открытие его молодой друг, режиссер Скиндер, как апостол несет слово людям, дарит в виде сюжета своей подруге.
«— И в чем идея?
— В двух планах. Первый, поверхностный — мотив мести. Сын следует за отцом. А второй, глубокий — месть за издевательство над искусством, в частности, над кино. За то, что с ним сделали и продолжают делать. Есть же где-то киношный бог, и терпение его не безгранично».
Этот сценарий по ходу сюжета становится самоосуществимым пророчеством, вдохновленным, по-видимому, самим настоящим сценаристом. Невозможно понять, кто из персонажей нажимает на тот самый рычаг, что приводит в движение историю, ведь сюжет тесно переплетает персонажей, их мотивы и истории. Может, вся история была предрешена еще десятилетия назад… судьбой?
Федоренко очень точно, очень убедительно показывает изнутри состояние белорусского кинематографа, показывает, как конъюнктура и засилье российского вытягивают из него все соки, уничтожают все стоящее, все национальное.
«Это был тот самый фильм, в котором партизаны разговаривали по-русски, а полицаи — по-белорусски. Герои активно использовали лексику современных дорожных войн: «Ты чё творишь?!», «Ну все, ты попал! — мажь лоб зеленкой». Группа белорусских партизан ехала на дрезине и пела задушевным хором: «За Россию-матушку — постоять, за Россию-матушку — все отдать». Местные жители, белорусские крестьяне, пили чай из самоваров (которых в Беларуси отроду не было), «окали» и «токали»: «Схожу в Минск-то, на разведку». Командир белорусскоязычных полицаев бросал подчиненному: «Выполнишь задание — набери!»
Особенно забавно это было читать, когда уже видел отрывки киноленты «На другом берегу», созданной по государственному заказу для разоблачения притеснений поляками белорусов и уничтожения «родного языка». Уже не 1943-й, уже не немцы, но получился все тот же «фильм о войне» по лекалам российских сериалов: герои с идеальным русским произношением выдают себя за белорусов, а ухоженные розовощекие барыни — за угнетенных крестьянок. Все как по Федоренко!
Конъюнктурный фильм «На другом берегу» как лучшая иллюстрация романа Федоренко: типичный фильм «о войне», в котором нет ни слова по-белорусски. Белорусские типажи нельзя отличить от рязанских, а диалоги и сюжет будто взяты из русских сериалов. Фото: скриншоты из фильма
Всем героям романа опостылела такая действительность, но, не имея ничего другого, они как могут выживают, подстраиваются под существующую систему. Только старый сценарист Вечко, который продал когда-то свою душу дьяволу — договорился никогда не писать под своим именем, — пытается хитростью вырваться из пут договора. Идею ему подает молодой друг Скиндер. И в тот же момент обнаруживается, что у Вечко уже есть актер, который способен сыграть написанную для него «роль».
Этот актер — Иван Лагун, парень, который подростком играл в массовке в какой-то из лент о войне, что снимали на его родине в Рудобелке. Судьба подарила ему привлекательную внешность (из-за которой ему все прочили карьеру актера), внешнюю скромность, неиспорченность, которые не оставляют абсолютно никого на его пути равнодушным. Осознавая этот свой сверхъестественный дар, он превращает его в надежный инструмент, с помощью которого в столице пробивается в киношные круги. Парень живет, чувствуя себя актером в чьем-то кино, и с каждой страницей мы все больше убеждаемся, что в каком-то смысле он недалеко от правды.
Текст сценария, который надиктовывает ему старый Вечко, напоминает притчу.
«Почти как в Священном Писании. Оставаясь на месте и в покое, спасешься. Вот хороший слоган, к фильму, — подвел черту Вечко и развил: — Человек часто портит себе жизнь не тем, что не делает чего-то, как ему кажется, нужного, а тем, что энергично делает как раз ненужное. И, может быть, лежа на боку, скорее дождешься удачи».
Трудно пока понять, насмешка ли это над теми, кто придерживается такой логики, или собственная позиция автора, проведенная в роман через персонажа-сценариста (или Настоящего Сценариста?). Скорее первое, по крайней мере, все действующие лица беспомощно плывут по течению, смирившись со своей ничтожностью.
«В московском сериале все «разговорные» роли достались русским актерам; даже старушек, которые по-мытищински пили чай из самовара, привезли одну из Костромы, вторую – из Рязани. Наши же местные белорусские «профессионалы кино» перебивались ролями безголосыми, выступали в массовках, статистами. Один молодой режиссер в качестве каскадера прыгал на полной скорости с электрички.
Не замечая своих актеров, Белорусский государственный кинематограф приглашает на главные роли россиян. Премьера фильма «На другом берегу»
Но недовольных не было. Никто ни на что не жаловался. Все знали свое место и, по крайней мере, внешне, на словах, охотно поддерживали мнение о самих себе как о покладистых, тихих, якобы боялись нарушить этот шаблон и тем обидеть, а то и разозлить капризных братьев».
Видимо, из-за этого, когда сценарий-притча попадает им в руки, и в нем они видят оправдание своего бездействия, каждый из них высоко оценивает его.
Но у Лагуна также есть тайна, которая определяет многие его действия, — загадочная смерть отца, которая таинственным образом связана с теми людьми, в чье окружение он попадает. Парень хоть и выглядит главным героем романа, но не покидает ощущения, что главный герой здесь — судьба, «Настоящий Сценарист», или, как его еще называют сами герои, киношный бог.
Этим магическим реализмом проникнуто все произведение. Именно судьба переставляет фигуры по доске, сводит их вместе. Сюжет первой половины романа развивается динамично, с каждой главой закручиваясь как пружина, готовая в конце концов сорваться, выстрелить.
Чувствуя, что все детали в этой «картине» появились не просто так, а расставлены «сценаристом» специально, начинаешь искать другие смыслы в словах и действиях персонажей, их ролях, начинаешь подозревать, что даже фамилии что-то значат, несут ключ для правильного понимания развязки. Например, Скиндер — достаточно редкая шляхетская фамилия, может, она отсылает к Елене Скиндер из ивановских (чьи братья стали деятелями белорусского, польского и литовского Возрождения), которая писала в Англии: «Ни один белорус никогда не позволит называть себя именем, которое значит, что он — россиянин»? Смыслом подходит, действиями — пока не известно…
Ненавязчиво, якобы играя с читателем, через первую часть романа проходит детективная составляющая. В начале он выглядит фантазией, после — болезненной зацикленностью, наконец опубликованная часть заканчивается уж точно загадочной смертью одного из душителей белорусского кино. Погибает человек, который был переведен в кинопроизводство из идеологии, в которую, в свою очередь, попал из сельского хозяйства.
«Оказавшись на киностудии, [он] мгновенно понял, какие тут правила, что от него требуется, и старательно, даже неистово начал выпалывать все национальное. Использование бел.яза в фильмах он допускал только отрицательными персонажами. Для положительных делал единственную уступку: вместо отец — бацька, вместо ребята — хлопцы».
О том, действительно ли это начинает сбываться сюжет-пророчество, или никакой судьбы не существует и всем управляют человеческие устремления и действия, мы сможем узнать, только прочитав роман полностью.
Предыдущий Роман Федоренко «Жетон на метро» тоже был посвящен творчеству, но литературному, и в нем так же автор пробовал себя в жанре детектива.
«Сценарист» написан легким, совершенным языком, лишенным громоздких украшений. Узнаваемость характерных типажей дорисовывает «декорации», в которых они только и могут существовать: одинокий дед творческой профессии, полуголодные студенты, пенсионер-вахтер, кабинетные работники государственного предприятия.
Даже от первой части романа остается впечатление, что перед нами прекрасное зеркало времени. Следующим поколениям будет трудно объяснить, что все описанное — это не выдумка автора, так как невозможно поверить, что так может быть. Но он действительно чрезвычайно метко описывает белорусскую действительность первой четверти века.
«Наша Нiва» — источник качественной информации и бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ «НН»Читайте также:
Слушай свое. Бартосик записал в аудиоформате книгу Андрея Федоренко «Жетон на метро»
«О невыносимых условиях бесчеловечного общества». Вышел по-белорусски еще один роман Ремарка
