Ян Матейко. Шляхта Речи Посполитой (1576-1586). Фото: Wikimedia Commons
Кем себя считала шляхта Великого Княжества Литовского в XVI веке
«Русская» элита Великого Княжества Литовского очень рано, еще в XVI веке, начала воспринимать литовский миф о своем происхождении от римского Полемона. В то же время в предисловии к Статуту ВКЛ 1588 года Лев Сапега пишет:
«А еслі катораму народу ўстыд праў сваіх не ўмеці, пагатовю нам, каторыя не обчым якім языкам, але сваім уласным права спісаныя маем».
В Статуте отмечалось, что писарь земский должен «по-русски» выписки и повестки писать.
Статут ВКЛ 1588 года. Фото: «Наша Ніва»
Латышонок считает, что предисловие Льва Сапеги — отголосок спора между теми, кто хотел сохранить «русский» язык, который считали своим, и теми, кто хотел ввести латынь. Сам Лев Сапега считал себя русином. Сапеги стали «литовцами»-Полемоновичами только в XVII веке.
«Литовцы не имели настолько разработанного своего языка, чтобы сделать его языком канцелярии. Поэтому они создали миф, что их язык очень близок к латыни, что он есть подпорченная латынь. И хотели ввести именно латынь в качестве государственного языка. Этому противостояли протестанты, которые боялись, что введение латыни широко откроет ворота католицизма. Таким образом, протестанты вместе с православными этот «русский» язык на неполных сто лет защитили», — рассказывает профессор истории.
По его мнению, XVI век еще нельзя считать периодом утраты аристократами своей идентичности. Разве только Михаил Глинский единственный из своей семьи стал католиком. Но шляхта переходила в протестантизм, а позже — в католицизм. Довольно распространенным явлением была смена вероисповедания в течение жизни из православия в протестантизм и затем в католицизм. Иногда происходил переход непосредственно из православия в католицизм.
Латышонок рассказывает, что сами католики «доделывали себе соответствующее происхождение». Историк подчеркивает, что нужно помнить о другой интерпретации в то время такого понятия, как «историческая правда». «Тогда таковой считалось что-то «хорошо придуманное». И в категориях того времени оно становилось правдой».
Помнила ли шляхта в XVIII веке о своем «русском» происхождении?
Из литературы известно, что даже в XVIII веке шляхта на территории сегодняшней Беларуси помнила о своем «русском» происхождении, разговаривала дома «по-русски», во время застолий в замках и дворцах пели «русские» песни. Известен даже случай, когда король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский, происходивший из Брестчины, приехав в Несвиж в гости к Радзивиллу по прозвищу Пане Коханку, сошел с коня, поклонился и, по старому «русскому» обычаю, сказал: «Пане гаспадару, кажы віна даці, каб у тваёй хаце ліха не знаці».
Портрет Станислава Понятовского в возрасте 14-ти лет. Королевский замок в Варшаве. Станислав Нидерман (1746). Фото: Wikimedia Commons
По мнению Латышонка, «обычно они все-таки пользовались польщизной, это был язык политики и даже разговорный язык дома. Но это правда, что к концу XVIII века даже магнаты умели говорить и на своем языке. А уже период большой полонизации — это начало XIX века, так как уже при разделах Речи Посполитой была очень сильная полонизация в результате школьной системы, которую завел Чарторыйский».
Историк отмечает, что часть магнатов долго держалась своей «русскости». Особенно те, кто имел «суперпохождение» — был Рюриковичем. Им делаться Полемоновичами не было никакого смысла, и они держались своего происхождения. Таких магнатов было большое количество. И это были преимущественно княжеские семьи.
«Но фактически, когда последний князь Огинский — Марциан — перешел в унию, а его братья — в католичество, и это закончилось», — говорит Латышонок.
Полонизация как цена объединения «русской» и «литовской» шляхты
Олег Латышонок отмечает, что не называет жителей белорусских земель в XVI веке белорусами. На его взгляд, «относительно этого века мы имеем четкое определение по поводу того, кто литовец, а кто русин. Но мы имеем право и на «литовское» наследство, и на «русское».
Латышонок считает белорусов новой нацией, вобравшей в себя два наследия — «русское» и «литовское». Поэтому белорусы имеют право и на то, что было русским, и на то, что было литовским.
«Естественно, я не буду забирать у литовцев людей, которые были литовскими патриотами и всячески это поддерживали. Но надо сказать, что эти две этники-литовская и русская — были очень разные и очень трудно сочетались в один политический народ, который практически никогда не возник», — подчеркивает профессор и отмечает, что соглашается с Вячеславом Носевичем во мнении, что полонизация — это цена объединения русской и литовской шляхты.
«Они не могли объединиться на основе «русчизны», которая литовцам-католикам была не по нраву, и уже довольно рано стали писать, что все, что кириллица, — все то московщина. А славяне, в свою очередь, не могли перейти на литовский язык. Поэтому литовцев и русинов [в то время] интегрировал как раз польский язык».
Если в XVI веке не было белорусов, то почему мы называем Скорину белорусским первопечатником
Латышонок отмечает, что сам не знает, как называли себя его предки, но тем не менее от них происходит.
«Знаю, что в моей семье только дед был белорусом, а прадед не знал, зачем это ему и его братьям. Но он мой прадед, и прапрадед, и прапрапрадед. Поэтому смена названия ни о чем не свидетельствует — это не означает, что это не наше», — говорит историк.
Здание по улице Стеклянной в Вильнюсе, где располагалась типография Франциска Скорины. Фото: Wikimedia Commons
Историк подчеркивает, что абсолютно соглашается с тем, чтобы называть Скорину белорусским первопечатником, так как он печатал свои книги по-белорусски. «Сейчас спорят, это церковнославянская с белорусским влиянием, или старобелорусская. Я считаю, что мы имеем право считать это старобелорусским языком. Хотя я и не всегда придерживался такой мысли, я ведь тоже имею право свою мысль менять», — говорит он.
Кто имеет больше прав на наследство Великого Княжества Литовского
Профессор замечает:
«Скорина родился на нашей земле из дедов и прадедов, говорил и писал на нашем языке, то каким образом он может не быть нашим? Это уже злопыхательство [было бы отрицать белорусскость Скорины]. Я считаю, что это уже те ученые-«русотяпы» по всему миру, особенно на Западе, кто нами интересуется (дальше от нас и этого нет), то они все «русское» считали российским, а сейчас все, что русинское, оказывается украинское, ведь сейчас такая мода, все рутенское называется украинским, хотя это все болтовня».
Олег Латышонок обращает внимание, что в истории Украины взгляд на Великое Княжество Литовское не очень важен. «Они какое-то время принадлежали к нему, поэтому тоже могут сказать, что имеют право на часть наследия Великого Княжества Литовского, но это абсолютно несравнимо с белорусами, которые просто являются результатом литовско-русского синтеза, а украинцы — это то русское, что осталось без влияния литовщины», — считает профессор истории.
В то же время, как отмечает Латышонок, существует большая часть нашего наследия, совместного с литовцами. Поэтому нельзя писать, как писал Николай Ермолович, что Великое Княжество Литовское — это белорусское государство. Это было литовско-белорусское государство.
Латышонок соглашается с предложением о том, чтобы в научных текстах относительно XVI века писать «белорусы» и рядом в скобках «русины», а в популярных книжках — просто «белорусы». Это он обосновывает тем, что
«людям не объяснишь. Если даже ученые нагло врут, то как же люди могут в этом разобраться? Мы тут имеем отношение с наглой ложью со стороны всех соседей. Так что, снова говорю, трудно людям объяснить, как на самом деле было с русинами и литовцами».
«Казацкая революция» в Беларуси
Латышонок пишет тексты о так называемых белорусских казаках XVII века — Константине Вацлаве Поклонском, Иване Нечае.
Историк рассказывает о том, что, когда в 1654 году украинцы попросили Московское государство о помощи и началась война, Константин Поклонский решил, что будет непосредственно подчиняться московскому царю. Он назвал себя белорусским полковником, подговорил Могилев к капитуляции. Поклонский собрал войско численностью несколько тысяч человек. Позже он предал его и пошел к Радзивиллу. Это был конец его политической карьеры.
После Поклонского пришел из Украины Иван Нечай, семья которого происходила из белорусских земель. Нечай во время подписания Гадячскую унию (соглашение, заключенное 16 сентября 1658 года между Речью Посполитой и Гетманщиной, предусматривавшее вхождение последней в состав Речи Посполитой в качестве третьего равноправного члена унии Польши и ВКЛ. — «НН») уже выступал как самостоятельный субъект.
Но, как отмечает Латышонок, об этих событиях мало кто знает: «Это было «неизвестное восстание» в «неизвестной войне». Профессор вспоминает, что в 1658 году было крестьянское восстание Дениса Мурашко — наказного белорусского полковника.
«Это была казацкая революция в Беларуси. Украинцы сейчас говорят об украинской революции. Но это было нечто большее. Это была казацкая революция также на территории Беларуси. И она закончилась крахом. Повстанцев разбила Москва. Но это было первое антимосковское восстание на территории Беларуси», — отмечает историк.
Латышонок подчеркивает, что ни Поклонский, ни Нечай не называли себя белорусами. В то же время они проводили некую политику во имя населения территории, которая называлась Белая Русь.
«Они были белорусским полковниками, поэтому я считаю, что это протогосударственная мысль. Видно, что они создают некую самостоятельную силу, которую Поклонский называет белорусской и подчеркивает (дословно), что «эти белорусы не украинские подданные». Но это лишь проблески государственной мысли», —
говорит историк и напоминает случай, когда герой украинцев гетман Мазепа попросил у шведского короля Карла XII в частную собственность княжество не украинское, а именно Полоцкое. А казацкие полковники как раз боролись за Белую Русь — территорию, которая составляет половину сегодняшней Беларуси.
Читайте также:
Кто спрятал историю Полоцкого государства
Олег Латышонок: Мы верим, что диаспора подхватит наш флаг
Историк из Белостока: ВКЛ было рабовладельческим государством, а Гедимин — оккупантом
