Алесь Жук. Один из последних снимков. Фото: Михась Скобла
— Алесь Александрович, во всех справочниках и энциклопедиях день вашего рождения — 1 апреля. Но 75 лет вам исполнилось 23 февраля (2022 года). Откуда взялась эта путаница? И когда вы все-таки отмечаете юбилей — в феврале или апреле? А может, дважды?
— Путаницы здесь никакой нет. Я родился 23 февраля в местечке Греск в Слуцком районе, в больнице, где работала мама. И мой день рождения родители отмечали в этот день, пока не наступила пора идти в школу. Учителя ходили по домам и переписывали детей, и оказалось, что у меня в метрике записана дата 1 апреля 1947 года. Почему так? Да просто в этот день отец, наконец, нашел время поехать в ЗАГС — с изрядной корзиной угощений. Там хорошо замочили мое появление на свет и метрику выдали — тем самым днем. И до сегодняшнего дня в документах идет эта дата. А что касается юбилеев, то я их никогда не отмечал.
— Известно, что Василь Быков не любил кинофильмов по своим повестям. Признаться, я тоже не люблю, кроме разве что пташуковского «Знака бяды». А пересматриваете ли вы свою «Охоту на последнего журавля», в свое время экранизированную на «Беларусьфильме»?
— На мой взгляд, самый удачный фильм по Быкову — это «Восхождение» Ларисы Шапитько («Сотников»). А остальные… Тут писатель ничего сделать не может, фильм делается режиссером. «Последнего журавля» снял Валерий Анисенко. Там я значусь как автор сценария, хотя и сценарий писал Анисенко, а я только правил. Фильм получился пристойный. Он для меня прежде всего интересен тем, что там снимались хорошие белорусские актеры. Кстати, фильм был выпущен на всесоюзный телеэкран, это тогда (1986 год) считалось знаком признания. Я и сегодня иногда его пересматриваю, чтобы увидеть народных артистов Беларуси Павла Кормунина и Галину Макарову, послушать, как там Галя Бальчевская народные песни поет.
— Рыгор Бородулин посвятил вам такие строки ««І класіка гукнула слуцака, / Абнізіўшы высокія парогі, / Бо ён ад Бога, талент у Жука, / А не з гуманітарнай дапамогі». За долгие годы жизни в литературе чье слово о вашем творчестве было для вас самым важным?
— Мне и до сих пор, когда пишу что-нибудь, часто думается: «А как это оценит Янка Брыль?» Мнение Ивана Антоновича всегда была для меня важным, он же меня и на всесоюзный уровень вывел, посоветовал московским издательствам и переводчикам. С Иваном Мележем мы меньше знакомы были, но он тоже был для меня литературным авторитетом. Из более молодых — Анатолий Кудрявец, Вячеслав Адамчик, Михась Стрельцов, который меня в молодости (использую здесь охотничий термин) «натаскивал» писать. Еще — Геннадь Буравкин. Помню, как, прочитав один из последних моих рассказов «Свята дажджу», он позвонил: «Это прекрасная проза!» Для меня это значило очень много.
— Во времена Машерова вы работали в ЦК КПБ, в отделе культуры. Как относились к белорусской литературе тогдашние высокие начальники? Кто из них читал, с кем можно было обсудить какое-то новое произведение?
— Я пришел в ЦК тридцатидвухлетним молодым человеком. Это была машеровская политика на «омоложение» кадров. Вот так в ЦК попали Сергей Законников, Анатолий Кудрявец, я, Анатолий Бутевич. Обсуждать литературу можно было с Александром Трифоновичем Кузьминым, он был моим непосредственным начальником. Он читал. По долгу службы, может, но читал. Из самых высоких руководителей интересовался белорусской литературой Тихон Яковлевич Киселев, он позже стал первым секретарем ЦК КПБ. Оказывается, он окончил пединститут по специальности «преподаватель белорусского языка и литературы» и действительно любил литературу и родной язык. Когда еженедельнику «Літаратура і мастацтва» исполнилось 50 лет, по его инициативе редакционный коллектив был отмечен орденом Дружбы народов. Помню, торжественная вечеринка проходила в Купаловском театре — с участием самого Киселева.
— Сегодня нечто подобное и представить невозможно.
— Что ж, было время, был век, была эпоха. И напрасно мы ее сегодня ругаем оптом.
— С 1980 по 1986 год вы — главный редактор «ЛіМа». Тогда были официальная цензура, определенная политика партии и т.д. И все же имели ли вы какой-то люфт свободы на своем посту?
— Цензура зависела от того, насколько был умен цензор. Редактору в советское время были даны большие права, но и спрашивали только с редактора. Он, кстати, утверждался и снимался на бюро ЦК, это была высшая номенклатура. Помню, стою перед Машеровым, он взглянул на меня: «А сколько вам лет?» — «Тридцать три». — «Такой молодой, и в такую клоаку попадешь»… А дело в том, что писатели и вообще так называемая творческая интеллигенция очень много писали жалоб, анонимок в ЦК, и многое доходило до Машерова. Поэтому цену этому миру он хорошо знал.
— Вы были послушным редактором?
— Если чего не хотел делать, то не делал, и иногда с рук сходило. А иногда — нет. Когда я брыкался перед Кузьминым и пытался провести свою линию, то нередко слышал: «Жук, … твою мать», не самоуправничай!» Тогда я понимал, что брыкаться не имеет смысла. А песочили меня много за что. Например, когда я печатал статьи Зенона Позняка и Владимира Денисова в защиту старой Немиги, в защиту здания, где первая белорусская опера была поставлена. А когда у Василя Быкова вышел «Знак бяды», я понял, что это произведение знаковое и для Василя Владимировича, и для всей белорусской литературы. И пока на него не гавкнули в партийной газете, решил дать положительную рецензию в «ЛіМе». Причем авторитетного критика. По моей просьбе сотрудник еженедельника Анатолий Сидоревич позвонил московскому критику Игорю Дедкову, и тот прислал свой отзыв.
— В 2003 году, когда вы были главным редактором «Нёмана», произошел фактический захват литературных изданий («Полымя», «Маладосці», «ЛіМа») и замена редакций. Это было для вас неожиданным?
— Что нас будут менять, мы понимали. Власть не устраивала и наша самостоятельность, и наши авторы, среди которых самой яркой фигурой был Быков. Но мы не думали, что замена будет произведена так бездарно. Я в то время как раз лежал в больнице, мне делали операцию на сердце. Обязанности главного редактора «Нёмана» исполнял Валентин Блакит, который после той кадровой «спецоперации» слег с инфарктом. Пешкой-исполнителем в той игре была сверхамбициозная Таиса Бондарь, которая уже так начала выслуживаться, что с ума сошла. По-другому я не могу объяснить ее поведение. А главными запевалами во всей той свистопляске были депутат Сергей Костян на пару с Эдуардом Скобелевым. Им хотелось публично опорочить, облить грязью и нас, редакторов, и всю белорусскую литературу. Меня, кстати, тогда проверяла Генпрокуратура на предмет коррупции. Никаких нарушений, однако, не нашла, шельмования не вышло.
— Но с тех пор и начался упадок вышеуказанных изданий, который продолжается до сегодняшнего дня.
— Ну, тут добавилось и то, что настало неблагоприятное для «толстых» журналов время. Что будет с теми же «Полымем» и «Маладосцю» дальше — нам неизвестно.
— Слушайте, в Украине война идет, а литературные журналы выходят.
— Значит, и у нас должны сохраниться.
— В той же Украине по-прежнему существует Шевченковская премия. В Беларуси как будто есть государственные премии имени Купалы и Коласа (Коласовскую вы получили в 1992-м), но уже лет десять их никому из белорусских писателей не вручают. Разве нет достойных и талантливых?
Алесь Жук. Один из последних снимков. Фото: Михась Скобла
— Эти премии не отменялись, они есть и имеют высокий статус. Считаются высшими наградами Республики Беларусь. Хотя что такое вообще премии? Помню, прозаик-фронтовик Алесь Осипенко все лауреатские медали называл жестянками. И для меня все эти премии — игра в цацки, чтобы потешить самолюбие старых людей.
— Для вас медалька с профилем Якуба Коласа — жестяная игрушка?
— Нет, что ты! Я горжусь тем, что лауреат Коласовской премии. Но если бы ее у меня не было, я бы не слишком переживал. Вот же перестали эти премии давать даже членам привластного Союза писателей. Плохо это или хорошо? Если произведений хороших нет, то зачем лауреатские медали шлепать на грудь абы кому?
— Так причина — отсутствие достойных произведений?
— Абсолютно так. А ты сегодня назовешь достойных кандидатов на те премии?
— Назову. Даже с запасом — на несколько лет. Олег Минкин, Андрей Федоренко, Леонид Дранько-Майсюк, Андрей Хаданович, Кристина Лялько, Людмила Рублевская, Алесь Наварич, Винцесь Мудров, Владимир Орлов, Кастусь Цвирка…
— Так я не о том, чтобы никому премий не давать, я просто против того, чтобы давать конвейером. Почему, скажем, Госпремии по литературе не имеет Николай Иванович Чергинец? Выставлялся же, и, кажется, не однажды… Как бы там ни было, думаю, что и нас, писателей, и всю нашу белорусскую литературу будут держать в черном теле. За определенные заслуги. А какая власть любит тех, кто критикует? Любит только тех, кто гладит.
— Тут я с вами согласен. Вы перевели на белорусский язык «Мастера и Маргариту» и «Собачье сердце» Михаила Булгакова. Почему? Из-за их вечной актуальности?
— Переводчиком я стал вообще случайно — в свое время не смог купить повесть Гавриила Троепольского «Белый Бим Черное ухо» в оригинале. Я сел и перевел на белорусский — чтобы всем было. А «Собачье сердце» — прекрасный памфлет на советскую действительность, который близко проецируется и на день сегодняшний. Что касается «Мастера и Маргариты», то это вообще вечная тема. Каждая развитая литература должна иметь такие произведения на своей полке.
— Вы также перевели повесть «Щепка» российского писателя Владимира Зазубрина, по которой режиссер Александр Рогожкин снял фильм «Чекист». Там главный герой участвует в конвейерных расстрелах «врагов народа», от чего в конце концов сходит с ума и сам становится к расстрельной стенке… Может быть, для современной Беларуси «Щепка» даже актуальнее «Собачьего сердца»?
— «Щепка» Зазубрина, по-видимому, самое страшное произведение в русской литературе о сталинских репрессиях. Хотя написано там на эту тему немало. Правда, в последнее время в России ощущалась тенденция, мол, пора уже ее закрывать. Это опасно. Я иногда думаю, что мы, как тот слепой конь, ходим по кругу. Помни, как сказано в «Маленьком принце»: если идти, куда глаза глядят, то далеко не забредешь, нужно двигаться туда, куда разум ведет.
— Многие белорусские писатели (Анатолий Вертинский, Янка Сипаков, Виктор Карамазов) о своих путешествиях по миру написали целые книги. Вы путешествовали, но не писали. Скажем, после поездки на Кубу. Экзотика вас не вдохновляет?
— Мне просто интересно было ездить. Та давняя уже кубинская поездка запомнилась. Мы тогда укрепляли дружбу городов-побратимов — Минска и Камагуэя. С нашей стороны была целая делегация, концертная группа. Мы ездили с Витей Казько. И вовсе не бесплатно. Помнится, заплатили по 800 рублей — на то время большие деньги. Но ведь и пробыли на острове почти две недели. Проблема была одна — у нас не было валюты. А у них — секс свободный. Кубинки к нам, а мы от них отмахиваемся. Они злятся и кричат нам: «Русика импотентика» (смеется).
— Ваши произведения раньше выходили в переводах на болгарский, украинский, русский, словацкий, чешский языки. Сегодня продвижением белорусской литературы за рубежом не занимается никто. Как вы считаете, должны ли это делать, например, белорусские посольства? Или их забота — только тракторы и БелАЗы?
— Я всегда говорил, что литература — это дело государства. А в сегодняшней Беларуси это не заложено в государственную систему. Писательство даже профессией уже не считается. До недавнего времени стаж отсчитывался от времени первой публикации, сейчас — нет. Что из того, что ты писатель? Иди работать кочегаром… Я часто слышу по телевидению наезды нашего руководства на послов, что они плохо занимаются вопросами экономики, плохо продают тракторы и т.д. Хотя есть соответствующие службы и на заводах, и торговые представительства за рубежом. А почему популяризацией литературы должны заниматься только энтузиасты? Помню один счастливый пример, когда чрезвычайным и полномочным послом Беларуси в Болгарии был Александр Герасименко. Он там, подключив торговое представительство МТЗ, издал толстый том белорусской современной литературы. И не поленился каждому автору — а нас там несколько десятков было — прислать бандеролью экземпляры со своим словом поздравительным. Жаль, что подобной деятельностью наши послы не занимаются. А хотелось бы.
— Недавно в государственном издательском доме «Звязда» вышла ваша новая книга «Сок манга». Не секрет, что десятки талантливых писателей в госиздательства доступа давно не имеют. Что бы вы по этому поводу пожелали своим менее удачливым коллегам, скажем, тому же Виктору Казько, Владимиру Некляеву или Борису Петровичу?
— Думаю, что не такие уж беспомощные в издании своих книг и Казько, и Некляев, и Володя Орлов. Кто ищет, тот находит. Рано или поздно написанное найдет свою дорогу к читателю. Издали мне книгу к юбилею — спасибо добрым людям. Хотя юбилеев я никогда не праздновал, не люблю я их. Сам посуди — 50-летие встретил в больнице, 60-летие — в больнице, 70 лет тоже в больнице исполнилось. Из всех литературных юбилеев я помню лишь один искренний и ожидаемый многими — 50-летие Володи Короткевича. Тогда в Дом литератора на юбилейный вечер пришли сотни тех, кто действительно любил писателя. Есть запись того вечера в интернете, можно увидеть, как Володя растроганно говорит со сцены: «Людцы дарагія мае, я ўсім вам абавязаны, без вас я нішто!» Мне эти слова часто вспоминаются…
