Гродненка Юлия Сливко в Варшаве, Польша. 5 мая 2023 года. Фото: Мира Леселишская / Белсат
Во время одного митинга Юлию Сливко избили силовики, сломали ей четыре ребра, угрожали пистолетом. Чтобы сына не забрали в приют, она должна была уехать в Польшу. Здесь она занималась волонтерством: помогала беларусам, которые, как и она, спасались от режима, после, с началом войны, — украинским беженцам. Однако давление продолжилось: в Беларуси начали преследовать ее родных, пытать брата с инвалидностью. Самой Юлии продолжали угрожать и приглашать в Беларусь «покаяться». Тогда она решила уйти из активизма и прекратить связи с родными.
«Я родилась в Украине, долгое время жила в России, но считаю себя беларуской»
Я очень долгое время жила в Гродно, этот город очень люблю, он для меня родной. Несмотря на то, что я родилась в Украине, долгое время жила в России, я считаю себя беларуской. В школе учительница начальных классов воспитывала нас в национальном направлении, с любовью к Родине. В старшей школе такого уже не было, но начальная школа сильно на меня повлияла.
Я хорошо помню, когда мы изучали наш герб и флаг. Мне сейчас 36 лет, а до сих пор все очень отзывается.
Во время событий 2020 года меня вывела на улицу жестокость силовиков. Вместе с тем было такое детское радостное ощущение: наш флаг вернулся. Я вернулась в свою любимую Беларусь.
Мой отец — коренной украинец, родом из Черниговской области, где и я родилась. Он был как-то в Беларуси, познакомился с моей мамой, беларуской, они переехали в Украину, некоторое время там жили.
Потом отец решил поехать на золотые прииски в Россию, перетянул всю семью на Дальний Восток, в Амурскую область. Мы жили недалеко от космодрома Байконур. Поэтому я хорошо знаю, что такое зимы и что такое российские люди. Я хоть и была маленькая, но хорошо отличала наш беларусский деревенский двор от всех остальных. В поселке жили грузины, чеченцы и русские.
На нашем дворе всегда был свой огород, там бегали подсвинки, утки, все было засажено цветами. Со двора чеченцев всегда слышались или песни, или ссоры. У грузин всегда были гости. Через некоторое время мы с мамой вернулись в Беларусь, в Гродно.
Фото: Мира Леселишская / Белсат
На работу в «Гроднопромстрой» я устроилась в 2006 году. Я росла в необеспеченной семье: мама воспитывала четверых детей одна. Со временем один брат вырос и начал самостоятельную жизнь, второй брат погиб, нас, малышей, осталось двое, но все равно маме было тяжело. На то время считалось, что строители хорошо зарабатывают, поэтому я пошла в строительство. Но, как оказалось, строители зарабатывают не так и много. После было обучение в политехническом колледже, потом заочное обучение в университете на психолога.
«У нас не получилось победить, потому что люди были к этому не готовы»
Перед августом 2020 года было много разговоров с коллегами, родными о происходящем. Так сложилось, что в мае умерла моя мама — ее здоровье окончательно подорвал коронавирус. Я тогда зарабатывала около 300 долларов, все деньги шли на оплату обучения, на ребенка, плюс, когда мама была жива, помогала ей. Мне не хватало этих денег. Мне говорили, что я живу так, потому что не интересуюсь политикой. Когда в 2020 году я собственными глазами увидела, как омоновцы избивают человека, это стало последней каплей.
Во время протестов я стала руководителем стачкома «Гроднопромстроя», выступала с речами на площади. Я не рвалась на роль лидера, на меня эти обязанности возложили люди, и я выполняла эту роль со всей совестью и ответственностью. У нас не получилось победить, потому что люди были к этому не готовы. Чтобы победить, мы должны были за это бороться, брать на себя ответственность, а мы просто выходили и хотели одержать победу. Сегодня мы прошли такой большой путь, но до сих пор не до конца понимаем, что все зависит от каждого из нас, что каждый из нас может быть лидером, должен нести ответственность за происходящее в стране и диаспорах.
«Свой переезд в Польшу я и сейчас считаю предательством»
Я уехала из Беларуси в 2020 году. Этому предшествовали постоянные вызовы в Следственный комитет, РОВД, допрос в КГБ. После мне позвонил один из знакомых, который работал в системе, и сказал: «Все, твое время закончилось, насчет тебя пришел приказ, ты будешь арестована, а сын пойдет в детский приют». Я сказала, что я готова сидеть и подготовила документы, чтобы мой ребенок был передан под опеку родных. На что мне ответили: свои бумаги можешь засунуть себе в одно место, твой ребенок пойдет в приют, с ним сделают все, чтобы он забыл, как тебя зовут.
Фото: Мира Леселишская / Белсат
Я понимала, что мне нужно или уезжать, или я буду сидеть в тюрьме. Я долго тянула с выбором, что мне дороже: мой сын — или ощущение того, предала я или нет. Потому что свой переезд в Польшу я и сейчас считаю предательством. Я выбрала сына, семью — но изменила своим принципам, взглядам и Беларуси.
Мне до сих пор больно. Я очень скучаю без Гродно, без Беларуси. Куда бы меня не занесла жизнь, всегда будет хотеться домой.
«Я просила родных отказаться от меня, но они не соглашались»
Переезд был сложным, прежде всего эмоционально. Если ты экономический переселенец — это другое. Политические уезжают в никуда. Я понимала, что это чужая страна, у меня совсем мало денег, я не знаю польского языка, местных порядков, жизненного уклада поляков. Надо было искать работу, а я хотела еще учиться, развиваться. Чего только я не делала, чтобы заработать какие-то деньги: и на стройке подрабатывала, и на уборках — везде, где платили деньги. При этом я старалась оставаться активной в делах Беларуси, организовывала акции в Варшаве, это занимало много времени.
Когда я уехала, силовики меня в покое не оставили. Мне писали, звонили, угрожали. Меня поливали грязью в интернете, пытались настроить против меня людей в Польше. Было также преследование родных: сначала моих тетушек — маминых сестер, потом, когда мой брат вернулся в Беларусь, мишенью стал он.
Силовики его несколько раз арестовывали, пытались приписать ему кражи. Они начали мне рассказывать, как они издеваются над братом, требовали, чтобы он отказался от меня, а он не сделал этого. Мой брат — инвалид, у него ампутированы пальцы ног, а его раздевали, выгоняли голым на улицу и заставляли несколько часов стоять на морозе. Его не кормили несколько дней, он похудел в два раза. Это сплошной ужас.
Юлия Сливко в своем рабочем помещении. Фото: Мира Леселишская / Белсат
После того, как я отошла от активности, стало тише. Может, потому, что я больше не общаюсь со своими родными. Я не знаю, что происходит у меня дома. Я просто боюсь, что над ними снова будут издеваться. Это очень трудно. За два с половиной года я так и не научилась спокойно спать. Это все вылилось в проблемы со здоровьем. Я просила родных отказаться от меня, потому что это для них опасно, но они не соглашались. Прекратить связь с ними — моя инициатива. Мне проще перестать поддерживать связь с родными и тешить себя обманом, что с ними все хорошо.
«Если ты делаешь добро, то должен уметь быстро бегать, чтобы это добро не догнало тебя»
Мое волонтерство в Польше началось сразу с переезда в Варшаву. Я понимала, что сюда от репрессий едут беларусы и им надо помогать. Я как волонтер ходила с ними в инстанции, помогала находить квартиры. Потом началась война, я пошла волонтером в фонд «Жыве», там был организован склад, я полноценно работала там 10—16 часов в день, помогала украинцам и беларусам, которые приезжали из Украины. Из-за определенных обстоятельств я оттуда ушла.
Работа с людьми — это всегда очень трудно. Если ты делаешь добро, то должен уметь быстро бегать, чтобы это добро не догнало тебя. В определенный момент я поняла, что больше не могу, ни эмоционально, ни физически.
«Понемногу, очень тяжело, но иду к своей цели — собственному салону»
В автобусе из Беларуси в Польшу, пока сын спал, я думала о том, чем займусь. Решила, что точно иду из строительства, так как здоровье уже подорвала в Беларуси. Идти в психологию, так как у меня есть образование, я была психологически не готова, понимала, насколько сама была искалечена. И тут подумалось: в Беларуси я интересовалась маникюром, давай, Юля, сделаем это делом жизни, будем в этом лучшими, добьемся успеха, сможем зарабатывать и позволять то, что я никогда себе не могла позволить.
Приехала в Польшу, нашла хорошего специалиста, украинку, чтобы у нее поучиться, и это были самые дорогие курсы на тот момент. Все деньги, что я тогда имела, я потратила на свое обучение. Мне тогда еще помог друг: он дал деньги мне на жизнь, но я все спустила на эти курсы, на приобретение всего самого необходимого. Он долго этого не понимал, но я очень ему благодарна за то, что он меня поддержал, что все эти два года интересовался, как наши дела, что он никогда не упрекнул, что я потратила его деньги в никуда.
Долгое время я работала дома. Несколько раз моя клиентская база распадалась. Сначала моя клиентская база состояла из белорусов, но когда я начала высказывать позицию, что я не поддерживаю никаких лидеров, а поддерживаю идеи, моя клиентская база распалась, осталось только несколько человек. Я собрала новую клиентскую базу, она состояла преимущественно из украинок. Когда началась война, клиентская база снова просела, от меня ушли почти все украинки, хотя они знали мою позицию, про мою поддержку Украине. Но они не могли смириться, что я белоруска. И я это понимаю.
Я поняла, что если моя база снова распадется, я пойду просто жить под мост, потому что мне нечем будет заплатить за арендованную квартиру. Решила полностью все поменять: сняла кабинет на двоих, и понемногу, очень тяжело, но иду к своей цели — собственному салону.
«Я сделала отличный дизайн маникюра — и я от этого кайфанула, потому что увидела счастливые глаза своей клиентки»
Открыть фирму в Польше можно за один день. Через интернет ты присылаешь документы в управу на открытие фирмы, на следующий день тебе приходит подтверждение — и понеслось! Это самый высокий уровень сервиса. Просто открыть кабинет, если ты ничего не можешь предложить, нельзя, ведь тебе будет трудно конкурировать с другими. Ты должен сначала изучить рынок, уровень сервиса, который должен быть, понять, насколько ты можешь его превзойти. Ведь чтобы к тебе шли, ты должен предложить нечто большее, чем коллеги в твоем бизнесе.
Мира Леселишская / Белсат
Мой бизнес специфический, он касается здоровья человека. И ты должен об этом заботиться, а это все дорого стоит. Нужно было определиться, какой налог я выберу. В Беларуси ты или ремесленник, или ИП. Здесь таких позиций пожалуй около десяти, и ты должен понять, что из этого тебе подходит. Для заполнения бумаг для налоговой я пользуюсь услугами бухгалтера. Но частично веду бухгалтерию сама: плачу налоги, просчитываю свои расходы и потенциальный доход.
Я работаю с 8:50 до 21:00, 22:00… И так ежедневно, выходной в воскресенье, кроме торговых воскресений. У меня еще небольшой прайс, от 100 злотых. С марта моя клиентская база наполовину наработана, в большинстве это поляки. Хотелось бы, конечно, белорусов и украинцев, но с поляками я не так завишу от настроений. Для увеличения клиентской базы мне не хватает пространства, мне уже мало нашего помещения: 7,5 квадратов для двоих мастеров, плюс у нас стоит кресло для педикюра. Я хочу больше: добавить больше сервиса и услуг, чтобы создать настоящий рай для красоты. В течение года я планирую поменять помещение, и там со временем будет не только маникюр, но и парикмахерская, шугаринг, а еще я мечтаю, чтобы в моем салоне был массажист.
Я живу с мыслью: что бы не происходило в моей жизни, я должна оставаться человеком, должна оставаться собой. Для меня этот бизнес — что-то новое, интересное, а я люблю учиться, пробовать новое, так интереснее жить.
Бело-красно-белый флажок в рабочем помещении Юлии Сливко.Фото: Мира Леселишская / Белсат
Человек должен жить, а не существовать, загибаться в своих проблемах. Я учусь, получаю новые знания, навыки, знакомства. С каждой новой проблемой или вызовом я повышаю свое умение их устраивать. И я умею кайфовать от этого всего. Я кайфую вообще от самой жизни. Я отправила малыша с классом в Гданьск на три дня, хотя это и было для меня дорого — 1000 злотых, но я кайфанула от того, что осуществила его мечту — увидеть какой-нибудь замок. Я сделала классный дизайн маникюра — и я от этого кайфанула, потому что увидела счастливые глаза своей клиентки. Нужно радоваться каждой мелочи.
«Я буду жить там, где будет жить мой сын»
Раньше я говорила, что вернусь в Беларусь при первой возможности. Но сейчас мой сын говорит, что не хочет возвращаться в Беларусь, будет приезжать туда время от времени. Мой сын Павел — это мой наркотик, это лучшее, что случилось со мной. Я воспитала мужчину своей мечты, и я буду жить там, где будет он. Поэтому мне сложно сказать что-то о будущем, так как это зависит от него.
Мой сын очень обо мне заботится. Я дома практически не готовлю, не убираю, за котом не ухаживаю — этим всем занимается сын. Кота, кстати, нам привезли из Беларуси, это наш член семьи.
Я очень скучаю без гродненцев. Все они для меня очень родные, близкие, свои люди, которыми я очень горжусь, которых очень ценю. Я тяжело и одиноко чувствую себя без них, поэтому иногда смотрю в сторону Белостока, чтобы когда-то, возможно, переехать поближе к ним.
Читайте также:
