Читайте также: Российский писатель Дмитрий Быков: В Беларуси ужасная деградация на всех уровнях
Хотел написать вам, Дмитрий Львович, еще год назад, когда вы приезжали в Беларусь, которую «никогда не видели такой испуганной». Настолько испуганной, что «даже оппозиционные интеллигенты готовы сплотиться вокруг Лукашенко как чуть ли не оплота сопротивления русскому миру».
Я хотел спросить вас тогда: с чего вы это взяли? Кого имели в виду? Имея отношение к «оппозиционным интеллигентам», уверяю вас, что нисколько не испуган, и готов «сплотиться в сопротивлении русскому миру» вокруг кого угодно, только не «вокруг Лукашенко». Как и вы, надеюсь, не готовы сплотиться в борьбе за русский мир вокруг Путина.
Ваше тогдашние наблюдения касались начала переговоров по «углублению интеграции», то есть, гибридной войны, которую ведет Россия против Беларуси с целью инкорпорации «кроткой западной соседки» (Солженицын) в состав Российской Федерации. И вот теперь, через год, когда эти переговоры подошли к угрожающей стадии завершения, вы заявили не только о напрочь испуганной, но и полностью деградировавшей, рабской Беларуси.
Вы смотрели телерепортажи, видели фото с акций протестов против «углубления интеграции»? Вот несколько фотоснимков… Эти люди похожи на перепуганных рабов? Даже человек, которому 82 года, отвечает журналисту, спросившему, что он будет делать, если Россия попытается присоединить Беларусь: «Я хорошо умею стрелять!»
Один из этих людей попросил вас прокомментировать антиинтеграционные протесты в Минске и спросил: «Есть ли у Беларуси шансы пойти по европейскому пути»? — «К сожалению, — ответили вы, — рабство не проходит бесследно. И 25 лет фактического рабства в Беларуси, которое мы наблюдали, оно также бесследно не прошло».
Прямой ответ на вопрос не прозвучал, но косвенный: шансов нет! Так вот уверяю вас, Дмитрий Львович: шансы стать европейской страной у Беларуси есть! И шансы эти гораздо выше, чем у России, в которой они пока действительно не просматриваются. Потому что столетия рабства (Новгород — не в счет, Новгородская республика — это Великое Княжество Литовское) не проходят бесследно.
Дальше — больше: вы заявляете о «чудовищной деградации» в белорусской культуре, литературе. «И большой литературы за последнее время я там не видел… Я не видел за последнее время там серьезной драматургии, кинематографа. Не видел я там ничего, что могло бы как-то спровоцировать культурный взрыв. А если этого нет, то нет и оппозиции. Большое ощущение, что нет».
А кто и что тогда на этих снимках?..
Каким образом, Дмитрий Львович, смогли вы увидеть отсутствие белорусской драматургии, если не бывали (я вас спрашивал об этом на книжной выставке в Москве) в белорусском театре? Как могли ощутить никудышность белорусской литературы, прозы, поэзии, не читая по-белорусски, — а по-русски прочитать вы не могли: белорусскую (как и украинскую) литературу в России (в отличие от Европы) просто перестали (потому что нет для Москвы белорусского и нет украинского языка!) переводить.
Я не обратил бы на такие (и подобные) заявления внимания, если бы прочитал их у Проханова, у Прилепина, у любого «крымнашевца». Но не у вас, писателя с демократическими, либеральными убеждениями.
Впрочем…
Во время последнего съезда Союза писателей СССР мы с Василем Быковым (в библиотеке которого есть ваша, с величайшим пиететом ему подписанная, книга) попытались собрать подписи русских писателей под письмом в поддержку белорусского языка и культуры. В отличие от меня, Быков изначально не верил в успех этого начинания, но все же я (мол, Горбачев, перестройка) убедил его попробовать получить подписи хотя бы писателей демократических убеждений.
Я собирал подписи поэтов, Василь Быков — прозаиков. Целый день собирали. В результате я собрал две подписи (демократа Евгения Евтушенко и имперца Юрия Кузнецова), Быков — одну: Виктора Астафьева. Остальные, обнимая и выявляя дружеское расположение, похлопывали по плечу: «Да бросьте вы, ребята…»
«Чем фигово тебе в русском стане?
Тот же дух… Та же кровь… Та же речь…
И серебряный есть подстаканник —
Пить культурно и пальцы не жечь», —
написал я потом в поэме «Русский поезд», прочитав которую в рукописи, Евтушенко настоятельно рекомендовал её не публиковать, потому что обвинят в русофобии.
Так и вышло. И так до сих пор: в Минске я националист, в Москве — русофоб. Хотя на самом деле люблю Россию — и как раз это чувство, смешанное с чувством боли, дает мне право говорить о ней горькие слова. В равнодушии горечи нет.
У представителей русской культуры как было, так и остается убеждение в неполноценности соседних с ней культур и их представителей, которые будто бы по природной, белорусской или украинской ущербности не способны подняться вровень с «русским гением». В связи с этим могу напомнить о том, что европейская культура двигалась не с востока на запад, а наоборот, и что культуре, прежде всего литературе, словесности учил Москву полоцкий монах.
Весной 2014 года, участвуя вместе с вами в первом заседании Конгресса русской интеллигенции «Против войны, против самоизоляции России, против реставрации тоталитаризма», я предложил расширить рамки российского конгресса до русско-украинско-белорусских. Чтобы против войны и тоталитаризма бороться сообща. Кто-то бросил из зала: «Здесь Москва, конгресс должен называться русским!» — и никто, кроме Лии Ахеджаковой, меня не поддержал.
Вспомнилось сталинское: «Русские — это основная национальность мира».
Империя.
Глядя на то, что происходит сейчас в Европе, Азии, Америке, я даже не знаю: может, империя — это хорошо? С её чувством принадлежности к основе мира. Но согласитесь: многовато в этом принуждения, давления, крови. Слишком много.
В тех, кто или по рождению, или по нахождению в русском культурном поле «должен называться русским», присутствует ген имперскости вне зависимости от их убеждений и взглядов. В их сознании неистребимая имперская инфекция. Она не только в Проханове с Прилепиным, но и в Бродском, написавшем уничижительные стихи об украинцах, в Некрасове, написавшем оду вешателю белорусов генералу Муравьеву, и еще глубже: в том, что «русское всё», в певце империи, о котором Мицкевич сказал: «Он деспота воспел подкупленным пером». Все они в каком-то смысле — члены фантомно существующего Союза писателей СССР, от которых мы столетиями добиваемся права на равенство, а они снисходительно похлопывают нас по плечу: «Да бросьте вы, ребята! Мы же друзья, сябры…»
Что делают в дружбе, если не добиваются взаимности?
Уходят. И если смотреть со спины, то уходящие могут показаться испуганными и деградировавшими. Но поверьте, Дмитрий Львович: так только кажется.
С уважением к вашему творчеству, —
Владимир Некляев.
