В уходящем 2016 году свое 95-летие мог бы «отметить» Минский концентрационный лагерь. Об этом карательном учреждении стеснялись писать историки, поскольку слово «концлагерь» ассоциируется с ужасами гитлеровских лагерей. Однако не о событиях второй мировой войны пойдет речь. За 20 лет до ее начала в столице советской Беларуси заработало подобное учреждение, одно из «эффективных» изобретений ХХ века для «перевоспитания» граждан, организации принудительного труда и укрепления власти.
Обращаясь к истории политических репрессий, общественность традиционно сосредотачивает внимание на трагедии 30-х годов. В следующем, 2017 году, кроме 100-летних революционных юбилеев, — 80-летие огромной трагедии народов бывшего СССР, пик репрессий, унесших миллионы жизней. И наш белорусский миллион. Однако в тени кровавых 30-х остались малоизвестными, плохо изученные 20-е годы, когда и был запущен карательный механизм. Репрессивная система большевизма это та основа, на которой в короткий срок выросла и укрепилась советская власть.
Учреждения «нового типа» создавались ВЧК уже в самом начале гражданской войны.
Концентрационные лагеря для военнопленных существовали во время войны в воюющих государствах, но лагеря для лиц гражданских — изобретение большевиков. Советская власть практиковала обустройство лагерей в замкнутых территориях монастырей, больших имений, дореволюционных фабрик и заводов.
Концлагерь в монастырских стенах
Минский концлагерь был организован в центре города, в бывшем монастыре бернардинцев и костеле Святого Иосифа. Теперь там, сразу за Ратушей, расположен архив и гостиничный комплекс «Монастырский»
Здание было подходящим для концентрации несоветских элементов. С августа по декабрь 1920 г. в части здания монастыря размещался пересыльный лагерь для польских военнопленных, из числа которых большевики пытались формировать красноармейские части. Затея провалилась. Как свидетельствуют сводки ЧК, койдановские хлопцы Тадеуш Становский и Жорж Гловацкий вывели из концлагеря 200 пленных «поляков» из 1-го кавалерийского полка «польской красной армии», которые попросту разошлись по домам.
В конце ноября 1920 г. на совещании представителей ЧК Беларуси, военных властей и реввоенсовета Западного фронта было решено начать концлагерное строительство в Минске. Для этого надо было срочно освободить здание монастыря и предоставить помещения исключительно лагерю.
Монахов там уже не было, но другие постояльцы монастыря — продовольственные части 14-й бригады 2-й дивизии, уездный минский военкомат и др. — не спешили с переселением. Приказ тогдашнего начальника городской милиции Станислава Мертенса (Скульского) (к слову, он больше известен как муж Веры Хоружей, в 1936 г. написавший на нее донос) ускорил процесс. В документе было особо отмечено, что в Беларуси «…имеется большой контингент приговоренных к лагерному заключению, и труд которых можно немедленно использовать».
Расчет на тысячу заключенных
После получения директив работа по организации лагеря закипела. Уже 2 февраля заведующий Минконцлагеря, некто Осипов В.Ф. просит «в срочном порядке отпустить 400 саженей колючей проволоки для устройства вокруг двора лагеря колючей ограды», рассылает требования на жестяные баки и жестяные кружки для воды на 1000 человек (!), бочонки, черпаки и другую посуду. В хозяйстве нужны были топоры, лампы, сани и т.д. Со всего города собирали водопроводчиков, стекольщиков, печников. Лагерному руководству пришлось специально обращаться в Рабкрин (рабоче-крестьянская инспекция) за разрешением нанять мастеров по свободной цене. Рынок вообще, как и рынок рабочей силы был запрещен. Не прошло и месяца, как на входе в лагерь была обустроена караульная будка. Заработала баня, необходимая в борьбе с тифозной вошью.
Пока шли работы по обустройству территории, канцелярию лагеря и первых заключенных решено было разместить в бывшей пожарной каланче. Комиссия в составе представителей «отдела принудработ Осипова, наркомата внутренних дел Келлера, комитета по государственным сооружениям Тагера, рабоче — крестьянской инспекции Фодимана осмотрели здание бывшей каланчи на углу Петропавловской и Крещенской улиц (ныне на этом месте площадка перед Дворцом Республики на углу ул. Энгельса и ул. Интернациональной) на предмет приспособления для размещения первой партии приговоренных для отбытия наказания в концентрационном лагере». Еще до новоселья в здании было решено поставить новые двери, оборудовать хлебопекарню, устроить банную печь на 30 человек, мыльную обеспечить корытами и приступить к изготовлению топчанов.
Лагерь начал функционировать 2 марта. Уже в мае там насчитывалось 125 человек. На 4 июля —155; 8 июля — 170, 21 августа — уже 356 человек. На 17 декабря 1921 года — 155 мужчин и 32 женщины, т.е. численность резко сократилась, так как осенью 1921 г. состоялся массовый вывоз осужденных в российские лагеря, первоначально в Новгородский.
Вскоре лагерь стал местом содержания заложников, которых переводили из российских концентрационных лагерей и готовили для обмена на активистов коммунистических и левых партий на Западе. Подходящие кандидатуры подбирали и в Беларуси. В основном, предметом торга были представители дворянства, католического духовенства, польских общественных организаций, офицеры и агенты польских спецслужб. Из Ярославского политического изолятора, Бутырской тюрьмы в Минский концлагерь везли группы лиц, предназначенных для обмена. Ксендз Иосиф Александрович открывал ярославский список.
Женское отделение
В октябре 1921 г. открылось специальное женское отделение концлагеря. Хотя женщины поступали начиная с самого открытия лагеря, с лета не редко поступали заключенные с детьми. Еще в марте было принято решение соорудить «женский ретирад во дворе на 4 очка». По «очкам» можно догадаться, какое сооружение запланировала комиссия. Яма под «ретирад» была уже готова.
Состав женщин-заключенных к началу 1920-х кардинально поменялся. Если раньше большинство составляли воровки, проститутки, содержательницы притонов, то теперь по свидетельству надзирателя «дамы пошли культурные». Все эти «дамы» оказались в лагере по политическим мотивам. В рассматриваемый период волна арестов женщин была на подъеме. А арест женщины по сути означал разгром семьи.
Построение концлагерного социализма
В рапорте на имя наркома внутренних дел комендант сетовал на большие трудности с обустройством хозяйства подведомственного ему учреждения. Дефицит гвоздей, электропроводки, лампочек и других необходимых вещей заставлял Осипова активно обивать пороги ЧК в надежде получить что-то из реквизированного у граждан добра, стучаться в военные кабинеты, особенно снабженческие, самых богатые на тот момент. Все издержки и инвестиции окупятся и сулят немалые выгоды, уверял начальство высоких кабинетов Осипов. «Параллельно с хлопотами о скорейшем оборудовании лагеря, — рисовал он привлекательную картину будущего,… я начал подготовлять почву для организации мастерских 1) портновской, 2) сапожной, 3) портновско-починочной. Мастерские эти, я полагаю, использовать исключительно на снабжение Красной Армии», — обещал комендант, выделив последнюю фразу рапорта большими буквами.
По всему, Осипов был на своем месте и явно не без организаторских талантов. Не прошло и 2-х недель как частично были решены проблемы с транспортом, в лагерь поступило 7 «чесоточных лошадей», списанных из военных частей и ветлазарета. Армейское начальство также почувствовало свой интерес. Чрезвычайный уполномоченный Совета обороны (Чусо) договорился с комендантом на пошив обмундирования и изготовление обуви для раздетых и разутых красноармейцев. Для лагерной мастерской армейские снабженцы выделили 20 швейных машин и кое-что из сапожного инструмента. Кроме того, Чусо не пожалел 2 тысячи пудов «тряпья-одежды», которая после «дезинфекции и тщательной сортировки должна поступить в починку». Осипов потирал руки перед захватывающей перспективой лагерного производства «с громадной производительностью» женского, в основном, труда. «Подробный план использования рабсилы в мастерских будет представлен по организации таковых», — гласила его пояснительная записка на полях рапорта. О нормах выработки и «технологиях производства» администрация лагеря наводила справки в соответствующих наркоматах. Лагерных технологов консультировали специалисты из объединений Белкож и Белодежда. Портниха-заключенная должна была пошить за день (8 часов) 4 комплекта летнего обмундирования или нательного белья 3 с половиной комплекта.
Малая Слепянка — имение ЧК
Заключенные в лагере делились на группы: с правом вывода на внешние работы и без права выхода за колючую проволоку. Осужденные по политическим статьям, в основном, были лишены возможности работать вне лагеря и заняты были в мастерских. Те же, кто выходил под конвоем за колючую проволоку города, в больших и малых группах давали подписку о круговой поруке. За бегство одного из группы наказывали всех.
Более, чем треть заключенных была занята на сельхозработах в имении Малая Слепянка. Договор об аренде имения был заключен с уездным земельным отделом 11 марта 1921 г. на три года для обработки земли силами заключенных. Для наркомата внутренних дел организаторы лагеря подготовили обстоятельный доклад о необходимости выделения куска земли для производства сельхозпродукции, в первую очередь, для своих нужд. Подбирались земли недалеко от города из-за недостатка конвоиров. Выбранное имение находилось в 3-х верстах от города, вблизи Волменского и Борисовского трактов. 14 марта Минским уземотделом было выделено концлагерю в обработку 150 десятин земли из имения Малая Слепянка и Хитрово.
Документ передает то чувство глубоко удовлетворения, с которым новые хозяева, описывали бывшие владения помещика Павла Хитрово. Малая Слепянка привлекла внимание силовиков «хорошим оборудованием, … обширными жилыми и нежилыми помещениями…», два флигеля и 5 деревянных домов были в неплохом состоянии, которые решено было использовать под квартиры арестованных и конвоя. «Фруктовый сад (400 деревьев) основательно запущен, — отметила комиссия. — Барский дом расположен очень живописно на вершине холма среди запущенного сада и парка, он нуждается в капитальном ремонте». Так описывал красоты и проблемы имения новый управляющий некто Ткачевич. Было решено времени не терять, «25—30 человек арестованных концлагеря начнут работы под наблюдением спеца». Основные направления сельхозпроизводства были определены сразу: огородничество, птицеводство, свиноводство, скотоводство и кролиководство. В августе 1921 г. на полях и огородах имения работало 679 человек.
Энкавэдистов премировали картошкой
Осенью в имении Минского концлагеря собрали хороший урожай. Чтобы поделить огурцы, капусту и прочие овощи, выращенные трудом заключенных, 26 сентября заседала специальная комиссия из представителей отдела принудительных работ, милиции, наркомата продовольствия, армии. Посчитали и «прослезились», после обязательных поставок и возмещения продналога, оставалось совсем немного. Зато в изобилии собрали картофеля. Картошкой было решено премировать сотрудников НКВД, которые, как гласит протокол, «понесли особые труды по организации и обработке имения». Еще одна специальная комиссия должна была распределить 200 пудов картофеля. К протоколу приложили список тех, кто особенно отличился на этих «сельхозработах». Надзиратели также голодали и просили выделить им пайки.
Администрация лагеря отметила «великолепный труд заключенных», хотя некоторые «совершенно наги и босы». И голодные. Норма питания заключенного лагеря на июль 1921 г. составляла: хлеба — 1фунт (0,4 кг)., крупы — 32 золотника (1 золотник — 4,25 г), муки подболточной 1 и 3/5 фунта, жиры — 4 и 4/5 золотника, сахар 1 фунт, чай 1/5 золотника. Нормы были и на соль, перец, лавровый лист. Все в расчете на месяц! Нетрудно посчитать, что это очень мало. Опыт лагерного перевоспитания свидетельствует, что при наличии соответствующих условий превращение вчерашнего мятежника в раба происходит очень быстро.
В сентябре руководство лагеря подвело некоторые итоги кипучей работы. На предприятиях и учреждениях лагеря, в имении Малая Слепянка было занято 13.730 человек (заключенные Минкой тюрьмы также привлекались для обработки земли в имении). В лагере были организованы столярная, портняжная, кузнечная, сапожная мастерские и отдельно при имении — шорная, кузнечная, жестяная. Часть урожая наметили обменять на необходимые инструменты. За переносной горн и наковальню гражданину Позняку отдали 28 пудов картофеля, 10 пудов капусты,5 пудов брюквы и 1 пуд моркови.
До наступления холодов планировали обнести забором имение, застеклить помещения, пренести котлы, предназначенные для варки пищи заключённых в отремонтированные дома, переложить печи. Обустраивались надолго, потребность в дармовой рабочей силе была огромная.
…И сумочка жены наркома
Минск стремительно бюрократизировался. По разнарядке заключенных на работы можно составить список учреждений города, количество которых поражает воображение. Практически все учреждения республиканской власти подавали заявки: в первую очередь, все отделы Центрального дома комунального хозяйства (Комхоза), все партийные структуры от Центрального Бюро до районных отделов, Совнарком, отраслевые наркоматы, конечно, ЧК и НКВД, штаб особого назначения Ресбел, Рабоче-крестьянская инспекция. Длинным был список городских учреждений и предприятий: горисполком, трудовая артель «Ласточка», серебрянский районный клуб, Дом отдыха №1, детский дом-коммуна №2, Городская комиссия помощи голодающим, электростанция, Белторф, Белкустпром, 1-я бел. трудовая артель, русско-украинская мирная делегация и др.
В учреждениях отмечались случаи воровства заключенными. Особо рукодством лагеря был отмечен инцидент кражи сумочки в канцелярии Женсовета. Ридикюля лишилась (страшно сказать!) прокурор Софья Шамардина, жена наркома внутренних дел Иосифа Адамовича, перед которым трепетало лагерное начальство.
«Раввин Капелевич устраивал бурные молебны»
Кто сидел? В лагеря попадали как за конкретную «вину» перед новой властью, так и просто «подозрительные». Так, «Ивановская Мария Иосифовна, поступила в лагерь 13 июля 1921 г., 23 года, дворянка, происходит из деревни Судники Койдановской волости. Белоруска, католичка, домашнее образование. Арестована как подозрительная». Выписка из приговора ревтрибунала от 7 июля 1921 г.: «Заключить в концлагерь как подозрительную на 1 год».
Озаботившись «рациональным использованием труда заключенных» (цитата из рапорта), комендант Осипов предложил наркому внутренних дел ССРБ, упомянутому Адамовичу, свою квалификацию рабочей силы невольников, структурировав их по статьям УК. «…заключенных, — с энтузиазмом рапортовал он, — можно смело разделить на 4 основные группы: 1) профспекулянтов, бандитов, к/р (т.е. контрреволюционеров — авт.) и заложников, 2) совсотрудников, осужденных за саботаж, преступления по должности и пр., 3) квалифицированных рабочих и 4) работников земли». Первую группу начальник лагеря предлагал «бросить всю целиком на тяжелую физические работы» чтобы не оставалось ни времени, ни сил на борьбу с режимом. Вторая — по обстоятельствам (свои все-таки). Третьей группе предписывалось работать в мастерских. Четвертую «я полагал бы использовать в ея привычной обстановке» — по-хозяйски распоряжался новыми рабами начальник, фронт работ для которых был определен в Малой Слепянке. Позже лагерный контингент пополнился «нэпманами», уголовниками-рецидивистами, проворовавшимися советскими аппаратчиками, военными и даже служивыми особых частей ЧК, продававших «секреты» зарубежным шпионам.
Осипов забыл упомянуть немалую группу священнослужителей. Православные из Слуцка, католические служители культа из Игумена (ныне Червень Минской обл.), представители других конфессий периодически оказывались в бывшем монастыре. «Раввин Копелевич, — жаловались надзиратели, — собирает целую толпу заключенных и устраивает бурные молебны». После этого последовал запрет молиться кому бы то ни было.
Повстанцы и их укрыватели
Лагерный контингент в Минске имел свою специфику. Контрреволюционеры — балаховцы, зеленодубцы, савинковцы, партизаны многочисленных антисоветских отрядов Короткевича, Монича, Хвядощени и других крестьянских вожаков — заселили бывшие монашеские кельи. Рядовые армии Булак-Балаховича, например 40-летний Семен Тушинский с Мозырщины, молодые парни из Прусинова Минского уезда Михаил Королецкий и Иосиф Луцевич, поступили в лагерь в июле, поле того как до полугода их допрашивали в подвалах ЧК.
В конце августа 1921 г. рухнули планы антисоветских организаций на всеобщее восстание. Территорией, где должны были развернуться основные бои, предполагалась Минщина. Игуменский уезд рассматривался как коридор для похода на Москву. В сентябре 1921 г. десятки зеленодубцев и савинковцев, арестованные в Минске после провала минского антисоветского подполья, пополнили ряды заключенных, как в тюрьме, так и в лагере. Укрыватели и помощники агента «Зеленого Дуба» Анны Довгерд, из тех, кто не был расстрелян сразу, после следствия в ЧК и тюремного заключения несколько лет должны были отбывать наказание принудительным трудом. Представители буквально всех городских слоев, творческой интеллигенции вынуждены были трудиться в мастерских, на фермах и огородах лагеря.
Практически вся Игуменская организация Народного Союза Защиты Родины и Свободы (НСЗР иС), а это большинство служащих городских учреждений, за исключением убитых летом 1921 г. во время военной операции по ликвидации партизанских формирований также оказалась в минских местах заключения. Помещица Елена Иотко была заключена в келье монастыря «за укрывательство бандитов» в своем имении в деревне Волма. Основные фигуры игуменского подполья, командиры Северо-Минской повстанческой партизанской бригады и их родственники поступили в лагерь после многомесячного пребывания в подвалах ЧК и на тюремных нарах. Иван Урбанович был арестован за пособничество побегу дочери Ольге и зятю, известному организатору партизанских отрядов Михаилу Жилинскому. В лагере оказалась беременная жена руководителя партизанского объединения кареглазая веснушчатая (дает ее портрет тюремная анкета) селянка из деревни Курганы Игуменского уезда Лобукова Антонина. Ее муж, Гавриил Кирютин, родом из Ардатовского уезда Нижегородской губернии, известный боевик, взял фамилию жены в качестве атаманского псевдонима. Маленькая малограмотная 28-летняя крестьянка была осуждена выездной сессией реввоентрибунала 4-й Смоленской дивизии.
«За пособничество» агенту НСЗРиС Лобукову пострадала и минчанка Александра Соколова. 52-летняя вдова, седая и морщинистая, как описывает бедную женщину архивное тюремное дело, поступила в лагерь из МинДОПРа (тюрьмы) 8 августа 1922 г., более года отмучившись в ЧК и тюрьме. Ревтрибунал «нашел, что Соколова в августе 1921 г. приняла и укрыла у себя на квартире агента, он же начальник Северо-Минской группы партизанских отрядов Лобукова-Катина, зная о принадлежности его к этой организации».
Как в тюрьме, так и в лагере наблюдалась большая концентрация жителей Случчины. Создается впечатление, что власть активно зачищала мятежный уезд после восстания 1920 г. Тема, безусловно, достойна отдельного рассмотрения.
Большинство арестантов представляли интерес как образованные компетентные специалисты. В делах заключенных была даже графа «мастерство». Люди писали о себе разное: портниха, электрик, сапожник и даже «универсал», как определил свои таланты Ян Уэльский, осужденный за укрывательство зеленодубского агента Анны Довгерд.
После вынесения приговора врачу, известному в Минске психиатру Семену Волочковичу наркомат здравоохранения забросал ЧК просьбами разрешить врачу выходить на внешние работы, в городскую больницу. На то обстоятельство, что Волочкович был родственником атамана Дергача и жил в доме Адамовичей после отъезда их в Польшу, властям пришлось закрыть глаза.
Повстанцы и люди с высшим образованием. О контингенте заключенных можно судить из протокола заседания Коллегии ЧК Беларуси от 30 октября 1921 г., в котором имеется список осужденных на год концлагеря:
Степан Теравский, Минск, 55 лет;
Зинаида Король, Слуцк, 20 лет;
Мария Киула, Слуцк, 20 лет;
Григорий Константинов, Херсонская губ., 45 лет;
Андрей Белевич, Петроград, бывший дворянин, прапорщик старой армии, 29 лет;
Леонид Вечерко, Слуцк, 28 лет, сын священника, образование высшее;
Василий Тышкевич, Слуцк, 26 лет, электромеханик;
Петр Богдашин, Слуцк, 32 года, окончил университет в Киеве;
Аляксандр Дятлович, Кокоричи (Случчина), поручик старой армии, 27 лет;
Надежда Белоголовик, Слуцк, 34 года, обвинен за участие в подпольной антисоветской организации и шпионаж.
Пообещал нарисовать Троцкого и сбежал
За побег в первый раз устанавливалось увеличение срока заключения в десять раз, а за повторный побег Революционный Трибунал имел право применить расстрел. Но из лагеря бежали все равно. Легче всего было организовать побег, когда группа заключенных выводилась на работы в город. Конвоир по возвращении мог уступить просьбам постоянно голодных арестантов и разрешить сходить на базар купить съестного. К вечеру часто возвращались 9 человек из 10-ти.
Любопытную историю содержит рапорт коменданта лагеря от 3 июля 1921 г. Молодой минчанин Самуил Миндлин вызвался нарисовать портреты Ленина и Троцкого для лагерного клуба. По дороге в Культкомиссию за кистями и красками «художник» сбежал. После побега Миндлина в лагере режим ужесточился: ввели проверку переписки, обыски после вывода на работу и возвращения в лагерь. В виду малочисленности охраны, склонных к побегу заключенных перевели в ДОПР. Комендант лагеря обратился в НКВД с просьбой поменять караульную команду концлагеря за исключением командного состава и политрука. Просьбу объяснил тем, что между надзирателями и заключенными возникли «почти родственные отношения», охрана утратила бдительность, поэтому участились побеги.
Бежали и женщины, особенно те, кто волею судеб из российских губерний оказался в Беларуси. Бежали в состоянии крайнего отчаяния, психического расстройства. Участь женщин в лагере была незавидна. Утешало их только то обстоятельство, что сроки были сравнительно небольшими. Беременных «за отсутствием надлежащих гигиенических условий» отпускали домой. Амнистия к 8-му марта давала надежду многим женщинам досрочно оказаться на воле.
Система принудительного труда в 1918 — 1922 гг. стала по существу одной из основ нового советского общества. Ленинское правительство планомерно насаждало систему принудительного труда. Минский лагерь — лишь один в паутине доГУЛАГовской принудительной системы труда. В трудах Ленина содержится немало высказываний «о пользе» концлагерей. Концлагерь с 1922 г. стал называться лагерем принудительного труда. Он не был так ужасен как ГУЛАГовские лагеря, однако подобные учреждения — родоначальники ГУЛАГа.
Лагерное кладбище
По косвенным данным, у стен нынешней гостиницы «Монастырская» находятся многочисленные захоронения заключенных. В документах упоминается название места последнего их приюта — кладбище «Братское». Многозначительное название.
