Колас и Купала из таких пастухов, видимо, и писали своих Мужиков. Я не спрашиваю его имя. Он должен оставаться как купало-колосовский «Глупый мужик» ... Не анонимный, но безымянный.
Одна из центральных улиц Хотимска.
Хотимск по численности населения (6,7 тыс.) претендует на звание города, но остается пока городским поселком. Здесь отсутствует общественный транспорт. Поэтому большинство населения передвигаются на велосипедах.
Пенсионерка вышла к забору, чтобы забрать принесенную почтальоном газету.
Хотимский супрематический пейзаж.
Ольга Петровна хлопочет в своем дворе. Будет дождь. А дрова не сложены еще. Жители этого городка готовятся к зиме.
Руки Ольги Петровны после работы.
Весь дом Ольги Петровны увешан самоткаными и покупными скатертями, коврами, клеенки… И сама она, в цветистом, хотя и выцветшем на солнце, халате, гармонично вписывается в свои интерьеры. Икона, как лекарство для души, и стол с медикаментами, как лекарство для тела, стоят у Ольги Петровны в одном углу.
Мужчина перепахивает огород. На заднем плане гордость Хотимска - Свято-Троицкий собор. Построен в середине 19 века.
Хотимск. Понедельник. Автовокзал.
Непривычное для райцентра, меня встречает хотимское колесо обозрения. Не работает уже. Осень. Но оно впечатляет — среди ряда одноэтажных клиньев деревенских домов стоит это колесо обозрения. Как в кино … Про райцентр.
Рыбак на озере в окрестностях Хотимска.
Переходим дорогу и из-за елочек отркрывается знак территории Российской Федерации. «И что, мы уже в Россее (да, они здесь говорят «Россея»)», — говорю я Людмиле. « Ну да», — и режет грибы…
Снова автобус и унылый минский автовокзал «Восточный». Такое ощущение, что кроме женщин, которые вроде бы не стареют, в Минске есть еще здания, которые будут вечно печальными…
«Садзицца па местам!», «Оля… а гдзе двадцатрэтье?», «Да, свабодна… паставте сумку…», «Ничыво, ничыво — я да дач», — рассыпаются цитатами пассажиры. Расселись. Через окно вижу как мать крестит сына на дорогу … 400 километров — 8,5 часов. И Беларусь — совсем не маленькая страна. Точно.
Маршрут «Минск — Хотимск» — последний в списке моих путешествий по белорусским окраинным поселкам. Два года назад эта идея выглядела как задание на семинаре: «Объехать самый северный, южный, западный и восточный города или поселки Беларуси. Прожить с их жителями часть их повседневной жизни. Почувствовать масштаб страны. Сравнить. Отличить. Визуализировать систему координат — от севера до юга, с запада на восток… ».
Два года назад была идея увидеть Беларусь — всю, с максимально разнообразных сторон, здесь и сейчас … А сейчас у меня уже две дочери.
Еду на восток до границы с Россией, которой нет (это я про границу). Пока же мы проехали Червень, Березино и Белыничи. Возможно, тщательный белорусский журналист зафоткал хотя бы вокзал, но где-то после Червеня запахло беляшами и куда-то исчезли дачники. А в Березино на вокзале объявления дают по-белорусски.
Из Минска — 4 часа, и вот — Могилев. Этот рейсовый автобус вывозит тебя из столичного контекста постепенно и нудно. Как осень. Это идеальная пора года, чтобы ехать на восток. В автобус заходят две девушки. Садятся сзади. Литературное белорусское гэканне и акане — в норме. Значит, живут где-то дальше по маршруту… Два профиля слева закачались. Едем дальше.
Настя сидит ближе ко мне. Крашеная блондинка. Светлая курточка с пушком. Маникюр. Сумка Dior с позолоченным цепочкой. «Красивой, жизненно, блин, тебя бы заинстограмить сейчас…» — подумалось, но отпустило.
Если бы в Беларуси существовал жанр провинциального романа (да, знаю, но Мартинович писал вроде бы про деревню), то Настя была бы там героем первого плана. Никто так тонко не смог бы подгонять водителя: «Ну, давай, поехали», доставать из сумки Dior белые сухарики со вкусом бекона, хрустелть ими и при этом гонять на мобильнике ленту «Вконтактика» правой рукой…
Нет, она культурная. За ноготки маникюра зацепился маленький кусочек гренки… Культурно и с незаметной ловкостью красавиц эпохи Калиновского, одним движением вытирает кусок «кириешки» о подголовник автобусного кресла цвета малиновых пиджаков «новых русских» из лихих 90-ых… Эта Восток, детка! Я Настю не фотографировал. Про Настю я просто вынужден рассказать больше.
«Наставили танков этих, — неожиданно лупит Настя. — В каждый городе эти памятники войне. Наставили одних танков. Поставили бы ну … не знаю … ну что-нибудь бы поставили». Чаусы.
Подруга Насти, в красном пальто и черных сапожках на высоких каблуках, выходит на перрон. Там ее ждет женщина в серой кожанке. Мама. Расспрашивает быстренько об учебе в Могилеве. Дочь говорит масштабно: « Нормально. Учимся. Хорошо. К подруге. Гости. Настя».
Мать передает свёртки: литровую банку в полотенце, булку, мандарины… Потом стоит до самого отхода автобуса, смотрит в сторону, где за окном сидит ее дочь, вроде бы и взрослая, но вот надо же смотреть ещё ее…
«Девочки, гуляем!» Настя разматывает полотенце с банки. Открывают. По салону растекается запах кофе. Нормальный, классный аромат… для автобуса Хотимск — Минск где-то на окраине страны. Разливают на ходу в, переданные матерью, пластиковые миски из-под картофельного пюре быстрого приготовления. Автобус едет, девки пьют кофе, по сумке Dior с доступного магазина моды течёт капля кофе…
В такие моменты мне кажется, что мой мир действенных и творческих личностей — журналистов, художников, блогеров, фотографов, интеллектуалов, посетителей галерей и просто нормальных людей, которые пишут нам правильные вещи в фейсбук, занимаются тотальной интеллектуальной херотой.
И все наши попытки изменить окружающее или сделать его более понятным и культурным, оказываются только старыми баснями известных месиджей. И их мы рассказываем друг другу. Культура перестала трансформировать реальность.
Мы просто дублируем месиджи своим друзьям, и друзьям друзей. И весь вышеизложенный текст про Настю — тоже полная интеллектуальная херота, которая не поможет Насте пить кофе в автобусе Минск — Хотимск хотя бы из нормальных кружек.
Потому что этот текст я пишу не для Насти. Для Насти этот текст должна была писать молодая журналистка какой-то там районки… Но, блин, не пишет. Ведь это уже «культура прямого действия», которой белорусам и не хватает. Это чтобы я, увидев Настю и ее подругу, сказал: «Девочки, вы — дуры. Возьмите две нормальные кружки и продолжайте дальше».
Но у меня нет двух кружек которые продавщицы могут отпустить тебе на кассе по пятьсот «рэ» за штуку. У меня есть Инстаграм и 5 тысяч подписчиков в фейсбуке. Я не помогу Насте.
«Устала. В душ схожу и максимум «Дом два» пару серий посмотрю», — резюмирует наевшись Настя. Вышли они в Кричеве. Далее, на Хотимск, меня провожал танк- монумент на площадке автовокзала. Настя его здесь каждый раз видит… Видимо, поэтому танки так сильно волнуют Настю. Давай, Настя, прощай…
За окном темно. Где мы едем, я не понимаю — количество городов, через которые проехали, уже не могу вспомнить правильно. Кажется, что этот автобус уже никогда не приедет. Он просто движется в пространстве, где за окном поле, лес, магазины «Родны кут», заправки, речки и мосты…
Это автобус, который вывозит тебя в другое пространство. Какая-то деревня. Забелышин. Резко останавливается автобус. В салон залетает мужчина, лет под 30, и склоняется за загородку к водителю.
«Друг, помоги. Отец в коме — надо в больницу». Вокруг пустое молчание. Слышно только двигатель буса. «Помоги. Во, пили, и отец не просыпается. Давай подвезём, а?!»
Водитель к просьбам подвыпившего, то ли мужика, то ли еще пацана, холоден: «Я тебе не скорая. Отец в коме — проспится и будет нормально… Давай, не задерживай».
Так, если бы я был водителем автобуса, который 9 часов везет людей от центра куда-то вправо по карте, то я бы тоже так сказал…
Доехали. Хотимск. По дороге я не встретил машины скорой, она только отсюда, из райцентра, может ехать — значит, отец из комы вышел или просто умер, как алкаш. А может и не алкаш он вообще..? Темно. Фонари вдоль улицы.
В Освее я жил в подписчицы «НН», в Комарине в отеле со строителями молочной фермы, в Высоком — снимал дом у бизнесмена Василия Васильевича. В Хотимске с отелем не вышло — все места заняты работниками «Облгаза».
Иду в общежитие ПТУ. Сонный сторож выдает ключи от «гостиничного номера». Три кровати, телевизор, по-советски прилично, можно жить и спать. 16 тысяч за сутки.
Октябрьское утро. Сыро и туманно. Иду вдоль ярких домиков. Непривычное для райцентра, меня встречает хотимское колесо обозрения. Не работает уже. Осень. Но оно впечатляет — среди ряда одноэтажных клиньев деревенских домов стоит это колесо обозрения. Как в кино … Про райцентр.
Ольга Петровна спешит. Будет дождь. А дрова ещё не сложены. Жители этого городка готовятся к зиме. Каждый по-своему, но схема такая как и несколько столетий назад: заготавливаются дрова, перепахиваются поля, продается взращённая скотина, готовится теплая одежда…
Ольга Петровна живет на улице 50 лет СССР. Пережила она по годам и название улицы и сам СССР. Ей — 83. Отец в 20-е был «нэпманом» — имел землю и хозяйство и нанимал батраков. Уговорили (умели уговаривать, да) пойти в колхоз. Стал управлять фермой. Осудили за мор скота, и умер он где-то на пересылке под Тулой. А потом была война… «Пахали на себе. Натерпелись…» — продолжает Ольга Петровна.
Потом показывает собственноручно сделанные полотенца и скатерти. Оставила себе только самое дорогое — остальные вещи сдала в краеведческий музей.
Весь дом увешан самоткаными и покупными скатертями, коврами, клеенки… И сама она, в цветистом, хотя и выцветшем на солнце, халате, гармонично вписывается в свои интерьеры. Икона, как лекарство для души, и стол с медикаментами, как лекарство для тела, стоят у Ольги Петровны в одном углу.
Потом жалуется на соседа — отобрал землю. Ну как отобрал — забор новый поставил на метр ближе к огороду Ольги Петровны. Говорит, что будет писать Президенту, но боится. Потом снова об отце. О дочери. О войне…
Наши «старушки» — это машины времени. Только они перемещают тебя не в конкретный место и время, а сносят твою сознание во все эпохи своей жизни и жизни близких. Частная история здесь и сейчас. Вся.
Хотимск — аккуратное, ухоженное местечко. Не без признаков запустения, но ничем как бы и не выделяется от других периферийно-пограничных белорусских городков. Все как у всех…
Ну разве что колесо обозрения. А границы нет. Есть только знак. Как у Быкова. Только у него был знак беды, а тут знак предела.
Граница здесь была давно, точнее ее нет здесь более трех веков. И вообще была она не здесь, а дальше — за Смоленском. Граница ВКЛ с Московским княжеством, Речи Посполитой с Российской Империей. Меняясь за века, восточная граница белорусов девальвировала себя как объективное понятие…
И, вероятнее всего, граница белорусов с Россией появится здесь очень не скоро. Но это уже вопросы политики и культуры. Массовой или прямого действия.
Белорусы — это любители пограничья. Они любят быть рядом, но не здесь, любят быть и тут и там, с краю и как бы с вами. Но всегда где-то сбоку и в себе.
Пограничья всегда с белорусами и у них. В таких местах это просто более ощутимо.
Приграничье — это место, где заканчивается страна, если ты отсюда сваливаеш «за политику» учиться в Польшу. Ты просто едешь мимо нее, а она мимо тебя. И начинается, когда ты возвращаешься сюда с семинара или Акрополиса… Начало и конец.
Хотимск — чистый и провинция. Так бы написали русские туристы на майские праздники с минского отеля по вай-фай. Но они едут по другой дороге в столицу. Хотимск остается в стороне. Но он действительно чист.
Сучьев и металлолома во дворах нет. Металлолом тут — бизнес. Его сдают в деревню на территории России, где из шести дворов — два заброшены, а в четырех — пункты приема металлолома.
Хотимск вычистили весь — не найти и гвоздя. Границы нет, а вроде и есть. Поэтому караваны Газелей, загруженных металлом, на приграничных дорогах начала ловить милиция — контрабанда. Это своя форма приграничного бизнеса.
Вся особенность в том, что белорусский металлолом из окрестностей Хотимска русские продавали обратно в Беларусь, на БМЗ. Такая логика пограничья… Теперь цены на лом в Беларуси и России примерно одинакова, и бизнес сворачивается — нерентабельно.
Тепло. Крутая осень. Листвы почти уже нет и от того пространство становится тотально прозрачным. «На обед у нас не гоняют. Приезжают (!) на поле и доят здесь. Берут ведра, садятся…».
Вот, это звонкое «р» — крутая языковая особенность этого региона. Хотимчане говорят не бери, а «бяри», кур — «курей». Так разговаривал и пастух у коров. С кнутом и в куртке-плаще. Взгляд его сразу кажется суровым, но, когда я подошел ближе, он казался мне расслабленим и каким-то в себе.
Колас и Купала из таких пастухов, видимо, и писали своих Мужиков. Я не спрашиваю его имя. Он должен оставаться как купало- колосовский «Глупый мужик» … Не анонимный, но безымянный. Таких белорусов много. Три километра от Хотимска.
Лес. Граница с Россией. Смоленщина, Брянщина и Чернобыльская зона тоже где-то рядом… Иду за грибами с Людмилой. Можно сказать, гуляем. Переходим дорогу и из-за елочек отркрывается знак территории Российской Федерации. «И что, мы уже в Россее (да, они здесь говорят «Россея»)», — говорю я Людмиле. « Ну да», — и режет грибы…
Людмила идет дальше, уже в России, за знаком она … Еще одна мифическая граница, но такая важная для белорусов. Читаю внимательно надпись на заплесневелом постаменте: «Российская ФедИрация »… Нет, не слышал.
Возвращаясь обратно в Хотимск, въезжаем в деревню, где осталось два двора. Шеладоновка.
Среди десятков заброшенных домиков вдоль извилистой улицы едва нахожу жилой дом. Хозяйку звал и искал минут десять. Появилась.
Взвинченная и уставшая, немолодая женщина жалуется: «Корову что-то понесло… Пора сдавать. Коммерсанты не едут — далеко. На всю деревню два двора — мой и этой семье алкашей… Сегодня взяли десять «вина». Через три дня пойду смотреть — живы ли…», — сказала она.
Грустные черты ее лица совпал с видом белой собаки, которая сидела рядом на крыльце. Живут они вдвоем. Рядом.
«Конченые провинциалы», написал когда-то комментатор Уткин о белорусах. Да, провинциалы. Провинциалы провинции, с колесом обозрения, гэкающей Настей с кириешками, разрушенными замками, Дурным Мужиком и границей, которая есть где-то в каждом из нас и нет ее где-то здесь. Но у этих конченых провинциалов хотя бы название страны на въезде написано без ошибки …
***
Хотимск
Городок в Могилевской области, районный центр. Население — 6,7 тысяч человек. Стоит на реке Беседь. Впервые упоминается в 1709-м. Сначала в Кричевском графстве, потом в Климовичском уезде Могилевской губернии. Был районным центром Калининской области. При укрупнении БССР вернулся в Могилевскую область.
