Новость о том, что на раскопках на горе Гедимина в Вильнюсе, вероятно, найдены останки Кастуся Калиновского, в какой-то иной Беларуси, стране, где чтили бы своих героев, сразу же получила бы статус главного события даже не года — десятилетия.
Во всей этой истории есть ярко выраженная апокрифическая составляющая. И то, как раскрылось захоронение, — в результате оползня у стены под башней, будто сама природа решила помочь белорусам вспомнить оклеветанных пророков, сражавшихся за независимость родного края. И то, как сначала — по канонам героических сказаний — был найден не основной герой, а его соратник, Зыгмунт Сераковский. Да как найден! История с кольцом, символом обручения с «первой красавицей на Литве», — это тоже часть нарратива. А человек, который мог прожить счастливо с Аполлонией (в девичестве Далевской), выбрал смерть во имя народа. И вот молнией вспыхивает новость уже про самого Калиновского. Понятно, что со скидкой на «вероятно». Но — черт возьми — разве этого мало?
Где же шумиха? А вакханалии нет. И не будет. Потому что — и это возвращает нас еще к одной новости минувшей недели — Калиновский относится к числу не совсем желательных героев.
В отличие от Ларисы Гениуш, в реабилитации которой Верховный суд отказал, сославшись косвенно на статьи Уголовного кодекса БССР в редакции 1928 года, Калиновский не «оказывал помощь международной буржуазии» и не «участвовал в антисоветских организациях». Но, как мы вскоре увидим, он подошел очень близко к тому.
Для начала, он выступал не только в защиту крестьян, но и за независимость от русского царя. Поэтому когда пришли большевики, память о Калиновском уперлась вот в эту, как они бы сами сказали, «диалектику».
С одной стороны, против панов, против поляков, что бы там ни писал Самуил Агурский в «Очерках по истории революционного движения в Белоруссии (1863—1917)» (а писал он, что восстание было «организовано польскими помещиками и католическим духовенством и проходила под польскими шовинистическими лозунгами»). С другой стороны — против российской империи. Против Москвы. Против центра. Почитайте публицистику из «Мужыцкай праўды» — готовый приговор по соцдемовскому делу. НКВД за такое с наслаждением расстреливал.
Отсюда, из этой диалектики — неохотное и лишь частичное признание Калиновского в советское время. Улица Калиновского появилась в Минске только в 1963 году. И — заметим — пролегала она ну очень далеко от центра, демонстрируя далёкость от хороших идей Ленина и Маркса.
Национальный герой БССР не может бороться против Москвы.
В эту ловушку попал и Короткевич с «Колосьями». Он задумал замечательную трилогию о восстании, вдохновенно и искусно осуществил первую из трех задуманных частей. После описания кануна должны были идти разделы 2-й, «Брань», и 3-й, «Голгофа» (в других дневниках — «Воронье»). И мы знаем, что на встречах с читателями Владимир Семенович говорил, что не может завершить работу над «Колосьями» потому, что «кому же охота убивать своего героя». Но дело в том, что как раз «убивать героя» у Владимира Семеновича прекрасно получалось. Вспомним, например, смерть возлюбленной Короткевичевского альтер эго в «Нельга забыць». Но в случае с «Колосьями» я лично склонен видеть все тот же казус. Герой книжных бестселлеров БССР не может бороться против русских. И как же было переходить к «Брани», когда линия фронта в ней должна пролечь ну очень уж опасно, так, что в обкоме партии изошли бы экземой, пытаясь такое издать! И как же после этого в «Голгофе» изображать расправу Муравьева над инсургентами, если Муравьев — представитель московской колониальной администрации, как и сам обком?
Но самое интересное началось как раз во времена независимости. С одной стороны, в 1995 году появился орден Кастуся Калиновского, задуманный как «высшая государственная награда страны». Но орден тот ни разу никому не вручили и упразднили в 2004-м. Восстановление (!) мемориальной доски на (советской!) улице Калиновского в 2013 году — единственное, что сделано для увековечения этого имени постсоветской Беларусью. О нынешнем статусе Калиновского в официальной истории исчерпывающее представление можно получить из прочтения вот этой статьи из «Беларускай думкі».
Позволю себе цитату: «Впервые, судя по всему, «белорускость» Калиновского сконструировал активный деятель белорусского «нашаніўства» В. Ластовский в своей статье «Памяти Справедливого» в газете «Гоман» 15 февраля 1916 года. Хотя, как уже упоминалось выше, Ластовский в 1910 году абсолютно не подозревал о «белорусском следе» Калиновского. В статье проявились первые попытки составить биографию идеального белорусского героя. Причем объяснение некоторых черт его идеальности, скорее всего, следует искать в ситуации, сложившейся на западе Российской империи в 1916 году. Часть ее была оккупирована немецкими войсками (там находился и сам Ластовский), поэтому для поддержания имиджа национального героя хорошо было подчеркнуть антирусскую направленность деятельности Калиновского».
Вот таким элегантным образом вы вышли ровно на те же обвинения, которые до сих пор вменяют Гениуш. Те же какие-то «немцы» (хотя каждый, кто читал ее «Споведзь», знает, откуда, из каких недоразумений и провокаций они взялись), та же «антисоветская деятельность» Ластовского в помощь «международной буржуазии».
Довольно грустно читать форум под нашенивской статьей об обнаружении останков. Половина участников призывает вернуть прах героя на землю, за независимость которой Кастусь сражался. Другая же половина упорно воспроизводит самые дикие обвинения, понаписаные о человеке в финансируемых из бюджета изданиях. Поэтому я не знаю, можно ли почувствовать радость по поводу громкой новости. Хорошо ли это вообще, что природа решила помочь белорусам почтить память оклеветанных пророков.
Чтобы наш народ оказался готов отдать почести погибшему за его свободу человеку, нужно, чтобы здесь наконец перестал действовать Уголовный кодекс БССР 1928 года.
До тех же пор можно считать, что приговор, по которому Калиновского казнили, не отменен.
А сам герой, как и Гениуш, не реабилитирован.
