Евгению 20 лет. С детства занимался шахматами, ездил на соревнования. Хорошо бегал — на День металлурга в городе брал призы на дистанции в 10 километров. После школы поступил на электромонтера в Жлобинский лицей сферы обслуживания. Но на последнем курсе учебу бросил: решил, что это не его. Отец тогда на Евгения злился, что тот так и не получил диплом.
«Когда Жене исполнилось 18 лет, он решил жить так, как сам считает нужным. Официально он не был трудоустроен, ездил пару раз в Москву на шабашки, научился строительным работам. Первый раз его там кинули, не рассчитались. У сына постоянно была какая-нибудь подработка — самостоятельно жил на даче, денег не просил у меня», — рассказывает мать Алеся.
Татуировки на лице у сына, говорит она, дань моде. По примеру российского рэпера Моргенштерна Женя набил на шее слово «добро». Вёл аккаунт в тик-токе.
В день выборов Женя должен был находиться вместе с девушкой.
«А тут поссорился и пошел в город — они с друзьями всегда у Дворца металлургов собирались. А там как раз эти события все разворачивались. Я не думала, что он там окажется. Просила: Женя, ты смотри, сейчас такое происходит, лучше туда не ходить. Не послушал. Ему «везло» всегда попадать не в то место не в то время», — вздыхает Алеся.
У сына было две судимости за кражи.
«Первый раз на чужом велосипеде прокатился до магазина. Вернул, но хозяйка уже позвонила в милицию. Второй раз нашел телефон и не обратился в милицию. Штрафы присудили в обоих случаях», — объясняет мать.
Парня задержали ночью 26 августа на даче. А 27-го в эфире БТ уже крутили признание Евгения на камеру, где он говорил, что на протестах их компания бросала в милиционеров камнями, бутылками, палками. «Так делать нельзя, это очень плохо», — извинялся он. В том же сюжете показали, как кто-то хвалится, что разбил окно в служебной машине. Но это был не Евгений.
Скриншот того самого видео БТ.
В тот вечер Алеся приехала к РУВД, ей сообщили, что сын еще на дознании. Мать отправилась на дачу, чтобы собрать для него вещи: дверь там была открыта, на кровати валялись деньги, сигареты, документы.
Позже Евгений говорил, что первое признание сделал под давлением.
«Он писал объяснительную, почему изменил показания. Говорил, что оговорил себя под давлением, что за «неправильные» слова его били, угрожали, поэтому он сказал то, что требовали. У сына на видео дрожит голос. Когда спрашивали, почему он не рассказал все бесплатному адвокату, он объяснил: «Cчитаю, что он повязан с милицией». На суде зачитывали эти его слова.
Когда мы подали жалобу в прокуратуру, нам ответили, что никакого превышения полномочий не было. А нормальный адвокат к сыну поздно попал: мне нелегко было найти защитника. Адвокат говорил: когда Женя узнал, что именно на него вешают и насколько всё серьезно, у него аж слезы навернулись».
До суда парень сидел в гомельском СИЗО. Писал, что кормят хорошо, по средам у них банный день. Стал молиться Богу и много читать. «Выйду умным человеком», — утешал он семью.
«Пишет все время, что скучает. Младшей сестре присылает отдельные письма, просит, чтобы слушалась маму, чтобы я не переживала. Ксюша ему, видимо, писала, что я плакала. А у меня бывают моменты, как у всех таких мам сейчас: держишься-держишься, а потом накрывает. С девушкой они тогда как поссорились, так и расстались», — рассказывает Алеся.
Приговор Евгению вынесли 5 февраля (его судили вместе с Дмитрием Гоптой). Согласно материалам дела, с 9 по 11 августа парень участвовал в протестах в Жлобине. Наносил удары руками и ногами по щитам и обмундированию, бросал в милицию и транспорт камни и бутылки (ст. 342 — организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них, и ст. 364 — насилие в отношении работника милиции).
На суде Евгений вины не признал. Потерпевший, которого допрашивали по скайпу, сказал, что протестующие вреда здоровью не нанесли — только спецтранспорту.
«Из доказательств представили признательные показания, от которых сын впоследствии отказался. Против него свидетельствовали парни, которые с ним тогда были, а теперь на свободе бегают, — но они путались. Отпечатков Жени на бутылках не нашли. Представляли видео, где бежит толпа, люди что-то бросают, но сына на том видео нет. А на видео, где он есть, он просто стоит. Женя приметный, в татуировках — вот его и вычислили», — считает мать.
На свидание с сыном она смогла попасть только 12 апреля.
«Я работаю в такси. В конце смены села на последний дизель и поехала в Гомель. Ночь провела на лавке возле СИЗО. В Гомеле такая система: 9 человек пропускают в первую смену и 9 — во вторую. Но приезжаешь записываться утром — там бывают такие очереди, что можешь и не попасть.
Когда Женю привели и он меня увидел, то чуть не заплакал. Выглядит нормально. Просил, чтобы я не тратилась на адвоката. «Ничего, мама, не изменишь все равно!» Я как увиделась с сыном, поднялось настроение. Как второе дыхание. Ведь на суде очень тяжело было. У меня после второго дня суда даже сердце прихватило, нашатырем откачивали. Нервы сдали. На заседании не показывала эмоций, а после — истерика. Такая несправедливость!»
В середине апреля Евгения этапировали в колонию в Новополоцк — почти в 400 километрах от дома. В последнем письме он писал, что пока на карантине.
«Как мне объяснили, в октябре этого года можно подать на смягчение срока. Буду делать, что смогу. Теперь взяла больше работы. У меня всегда был график два через два, а теперь день-день-ночь-отсыпной, без выходных практически».
***
Адрес для писем: Евгений Дмитриевич Кохановский, 211440, ИК №1, г. Новополоцк, ул. Техническая, 8.
Реквизиты для помощи политзаключенному можно найти на сайте dissidentby.com.
