Виталий Кривко был одним из координаторов штаба Виктора Бабарико на президентских выборах. Этот человек не особенно светился, но был одним из тех кто принимал решения. 28 августа Кривко был задержан, и только через два с половиной месяца он вышел на свободу. Первое интервью после освобождения Виталий дал «Нашей Ниве».
«Наша Нива»: Оказаться на свободе было неожиданно, или вы уже к этому готовились?
Виталий Кривко: На свободу готовишься выйти только первое время. Видимо, так психология работает. Сначала ждешь первые три дня, потом — десять. После ты думаешь, что это все нелепо и тебя выпустят вот-вот. Но в конце концов начинаешь привыкать к такой жизни, если так можно сказать. Находишь способы занимать время — это книги, письма, я писал бизнес-планы, детские сказки.
«НН»: Может, стоит издать?
ВК: Может быть. Нужно протестировать на своем ребенке, если он даст хорошую оценку, то можно попробовать. Это все попытки занять себя, ведь там ты находишься в вакууме. Никакой информации, кроме той, что ты получаешь от адвоката, нет. Скорость получения информации и ее глубина очень маленькая.
«НН»: Из государственных радио и телевидения черпать новости не получалось?
ВК: В моем случае было три этапа. Сначала я был две недели в одной камере с позитивными, интеллигентными людьми. Между собой с улыбкой мы говорили друг о друге «мошенники и наркоманы», исходя из статей.
«НН»: Это кто, экономические?
ВК: Одного парня задержали за хранение наркотиков. Думаю, это было для себя — трудно сказать, сужу только со слов. В камере твои ограничения — это стены и люди. Ты не можешь оценивать человека по тому, каким он был, а только по нынешнему состоянию. А теперь он приятный человек, с которым можно наладить хорошие отношения. У нас был телевизор в камере. Потом я был без ТВ, так как меня перевели в другую, меньшую камеру. Только напоследок снова появился телевизор, который передала мне жена. Надо понимать, что по телевизору ты смотришь ровно те каналы, которые разрешено — это восемь белорусских каналов. Информацию ты черпаешь оттуда, потом она проходит через собственное восприятие, ты ее пытаешься соединить с чем-то и так рождается собственная интерпретация.
«НН»: После того как вышли, что удивило?
ВК: Удивило только то, с какой скоростью интегрируешься в обратную сторону, на свободу. Я разговаривал с психологом после этого, в моем восприятии для интеграции в жизненную адаптацию достаточно от одной до пяти минут. Несмотря на то, что я вышел только в носках и сланцах, есть понимание, что ты можешь идти куда угодно, что тебя сейчас заберут домой, ты позвонишь родным и близким. Мне хотелось прежде всего увидеть семью, разумеется.
«НН»: Кем вы были до того, как пришли в политику и попали за решетку?
ВК: Я предприниматель, бизнесмен, ивент-менеджер. Мы занимаемся организацией крупных корпоративных мероприятий. У меня есть и другие направления бизнеса — это хорека (HoReCa — термин, обозначающий прием гостей и сферу услуг. — «НН»), рестораны.
«НН»: Вы успешный человек, но пришли в политику. Вам не задавали вопрос: зачем это вам нужно?
ВК: Честно? Нет, не задавали. Мне кажется, это свойство предпринимательского характера, когда ты самостоятельно определяешь, чем будешь заниматься в данный момент. Виктор Дмитриевич (Бабарико. — «НН») в своих интервью, которые он давал до объявления своего намерения стать кандидатом в президенты, был близок мне по духу. Мне было все понятно из того, что говорит он. Когда же он выразил намерение, то я просто написал ему в фейсбук.
«НН»: Вы не были знакомы до этого?
ВК: Были, но это такое знакомство… Он все же председатель правления банка, крупный бизнес. За пять лет до этого мы были знакомы в рамках проведения одного мероприятия для «Белгазпромбанка», но проводим это на уровне менеджеров, намного ниже председателя правления. Я его знал, а он меня в меньшей степени.
«НН»: И что, Бабарико просто ответил в фейсбуке?
ВК: Да.
«НН»: Прикольно.
ВК: Ответил, что да, конечно, интересно было бы посотрудничать.
«НН»: Это было буквально через день-два после решения Бабарико идти в президенты. Как вы так быстро решились?
ВК: Как ни странно, сразу. Мне сказали, что мои скиллы будут не лишними. Первый этап президентской кампании включал формирование инициативной группы, ее регистрацию и сбор подписей. Это достаточно большой объем работы — и на тот момент самый главный. Конечно, важно все, — и пиар, и медиа, и юридическая служба — но если мы не сформируем инициативную группу, не соберем подписи, то мы не проходим. У меня были организаторские умения, я понимал, как это сделать. Для меня это было понятно и интересно.
«НН»: Расскажите о каких-нибудь фишках.
ВК: (Задумывается). Знаете, все было очень просто и быстро. На тот момент, когда я пришел команду, они закинули в интернет таблицу, в которую люди уже добавлялись. Когда я появился, то там было около 5000 человек. Когда мы подавали инициативную группу, то там было почти 10 тысяч. Мы проводили работу с базой данных, нужно было проверить, это живые люди или боты. Когда мы зарегистрировали более 8700 человек, то пришло осознание, что это крупнейшая в истории инициативная группа, и с ними нужно что-то делать. У меня был опыт организации мероприятий на десятки тысяч человек. В принципе, нам нужно было сделать обычную регистрацию, но на очень большую конференцию.
Я разработал логистику, — точнее команда, было же много волонтеров с самыми разными навыками, и культурный кластер, и ИТ. Это было ужасно интересно, ведь каждый день я узнавал что-то новое. Нейросети в мозгах работали с невероятной скоростью. Я никогда не знал, что такое чат-ботинг — а тебе говорят, что сделать можно так и так. Никто не считал, сколько часов ты волонтёришь, два часа, пять или десять. Внутренняя инициатива и запрос на всю эту историю были очень велики. Но весь этот процессинг надо было как-то контролировать. Существует законодательство, которое мы не нарушали от начала до конца кампании, и за этим следили.
«НН»: Как прошел сбор подписей?
ВК: До этого года я вообще не знал, что такое пикет. Персонально для меня слово «пикет» — это открытие года, как делает, скажем, Оксфордский университет. Каждый день мне звонят и говорят, что инициативные парни и девушки провели сто пикетов по городу. И ты думаешь: как?! Если мы только вчера раздали им все материалы. Люди забрасывали соцсети статьями типа «лучший способ собрать 40 подписей». Краудсорсинг формировался хаотично, но очень правильно. Люди очень круто все самоорганизовались. И моей задачей было только систематизировать эти процессы в одно, чтобы выполнить задачу минимум — собрать сто тысяч подписей, а задача максимум — двести, триста, пятьсот, миллион. В итоге мы собрали 430 с хвостиком тысяч подписей. Это все верифицированные подписи. Мой друг, который сейчас находится в СИЗО, занимался верификацией, он собрал просто уникальную команду.
«НН»: Можно ли вас называть неформальным руководителем штаба?
ВК: Попробую объяснить. У нас внутри команды была горизонтальная система управления. До 18 июня, когда на свободе был Виктор Дмитриевич, то все было понятно в ролях. Во всех сферах были свои неформальные руководители. Но то направление, которым руководил я, — сбор подписей — имел слишком высокую степень важности. Я не исключаю, что у кого-то внутри могло складываться впечатление, что я являюсь неформальным руководителем после того, как за решеткой оказались Виктор и Эдуард. Это шло только от важности задачи, которую я выполнял, — но я выполнял только ее. К моменту озвучивания ЦИК результатов регистрации моя команда по количеству людей была самой большой, потом она, конечно, резко уменьшилась. Да, я допускаю, что кто-то мог допускать, что я главный.
«НН»: Но в любом случае можно смело говорить, что вы были в топ-5 руководителей штаба?
ВК: Да, конечно.
«НН»: Когда задержали Бабарико, что вы почувствовали? Депрессняка не было?
ВК: Я помню чудесно тот день. Я приехал в офис вторым и мне говорят: «Виктора Дмитриевича задержали». Я думаю: «Понятно, кажется, все к этому и шло, ждем Эдуарда». Эдуарда — тоже, говорят мне. Был определенный ступор. Мы понимали, что часть команды на этом могла сказать: «До свидания». Собрался актив, который решил подавать подписи в любом случае в ЦИК, доводить дело до конца. Мы решили, что штаб продолжит работу — это было общее решение.
«НН»: ЦИК отказал в регистрации Бабарико. Вы принимали участие в объединении штабов вокруг Тихановской?
ВК: Конечно. Оставались только Тихановская, Черечень и, как ее, Кано… пацкая?
«НН»: Канопацкая, Черечень, Дмитриев.
ВК: Ааа, Дмитриев тоже. Я сам по себе не политик, и мне трудно было оценивать кандидатов, я даже не понимал их статуса. Хотя лично мне Черечень казался умным и интеллигентным человеком, я пару раз с ним встречался. На мой взгляд, было бы клёво, если бы объединились все. И тот же Черечень с Дмитриевым. Я по сей день не понимаю, почему это было невозможно.
«НН»: Возможно, у этих людей были свои задачи.
ВК: Я не знаю, понимаете. Мы решили: окей, объединяемся тремя штабами. Важно же было не объединиться вокруг кого-то, а вокруг каких-то принципов, идеи. И такие принципы были приняты. На мой взгляд, таких принципов могло бы быть и меньше, ведь чем меньше, тем проще договариваться. Каждый остается при своем, но при этом срезаются углы. В любом случае договоренность наступила очень быстро, за считанные часы. Мне потом говорили, что это невероятная скорость, ведь раньше оппозиция не могла достичь консенсуса годами. Мы объединялись вокруг чего-то общего, а не негативного.
«НН»: Вам личность Тихановской виделась проходной?
ВК: (Пауза). Это был единственный вариант. Я до сих пор за Бабарико. С Тихановской сработал принцип бизнеса: если единственный путь вот этот, то надо идти. Ты можешь уйти, конечно, но есть еще этот шанс доносить принципы штаба Бабарико. Мы шли на это, понимая, что, к сожалению, не можем агитировать за своего кандидата. Но можем дальше нести принципы, которые он проповедовал.
«НН»: Кажется, вы отвечали за организацию встреч Тихановской по регионам.
ВК: В том числе.
«НН»: Эти поездки были огромным успехом. Расскажите о них.
ВК: Я не думаю, что моя заслуга огромна. Был грандиозный запрос у людей, они с радостью шли на встречи — в этом успех. А что касается организаторского, то там столько промахов, что можно брать чек-лист и проводить работу над ошибками. Я не хочу их озвучивать, потому что там работало много людей в стрессовых условиях, и критиковать их — это нелепо. Если понимать условия и количество мероприятий, то это было очень масштабно. Я лично не был ни на одном мероприятии. Туда ехали люди, которые контролировали все на местах, а я думал о следующих. Завтра — уже новая история. Горизонт планирования был очень маленький — несколько дней, для бизнеса это безумные условия. Уровень неопределенности очень большой, риски, все построено на волонтерах, никаких договоров. Чудо, что это так сработало. Заряженные люди сделали всё сами. Нельзя говорить о моем уникальном успехе. В идеале такие ивенты должны были планироваться заранее, а мы делали все супербыстро. Я не знаю, как мы со всем этим справились. Я горжусь всеми.
«НН»: Платили людям деньги?
ВК: Я о таких случаях не знаю.
«НН»: 9 августа и последующие дни вы были при штабе?
ВК: Нет, я провел то время в Киеве с женой и семьей, мы уехали в отпуск. Есть определенные внутрисемейные договоренности, я о них не могу говорить, я их и так сильно нарушил. На тот момент я их исправлял.
«НН»: Когда вернулись?
ВК: Не помню, 23 или 24 августа.
«НН»: Не страшно было возвращаться?
ВК: Страшно, да.
«НН»: А почему было не остаться в Украине?
ВК: Я люблю Беларусь, мне хочется здесь жить. Мне кажется, что я здесь могу быть полезным людям. Здесь, а не там. У меня же есть обязанности не только перед штабом Бабарико, но и перед моими сотрудниками, друзьями, семьей, родителями. Мне казалось, что я делаю доброе дело. Разве это возможно, что меня арестуют?
«НН»: Ну вот возвращаетесь вы, и что почувствовали тогда?
ВК: Бизнес, которым я руководил, был в стадии заморозки из-за ковида. Первое, что я сделал, пообщался с сотрудниками, которые были в неопределенности, что им делать, будет ли у них зарплата. Простые задачи руководителя. Я встретился со штабом Бабарико, понял, что у них глобальная запара. План есть, да, но я не успел в него вникнуть и понять. Я там провел один день. Я вернулся, один день отдохнул, потому что ехал за рулем, второй провел на работе, третий в штабе, а на четвертый меня задержали. Как-то было так.
«НН»: Вы еще успели вписаться в Координационный совет. А вступили из чувства солидарности?
ВК: Трудно определить и вспомнить конкретно, что было триггером. Я боюсь, что немного обману или придумаю. Сама концепция Координационного совета с точки зрения диалога и коммуникации мне казалась правильной. Мне трудно здесь комментировать, потому что я там еще не успел ничего сделать.
«НН»: Расскажите, как вас задерживали.
ВК: Я спокойно сидел дома вместе с семьей и друзьями. Мы даже выпили по 50 грамм коньяка. Потом раздается звонок на мобильник, и говорят: «Мы поцарапали вашу машину, спуститесь, пожалуйста».
«НН»: Серьезно?
ВК: Да, у меня сейчас многие спрашивают, неужели ничего не щелкнуло при этих словах? Нет, абсолютно. Наоборот, думаю, сознательный гражданин, позвонил. Меня такие истории радуют. Говорю, окей, сейчас спущусь, всё обсудим. Внизу мне сказали, что я задержан.
«НН»: Кто там был?
ВК: Сотрудники ДФР, все в штатском, вежливые. Их было человек 5—10, я разговаривал только с одним. Были без масок. Я помню, что случайным прохожим выкрикнул, попросил, чтобы связались со штабом Бабарико и сказали, что Кривко задержан. Не знаю, связался ли кто. Мне было важно, чтобы семья не думала, что я вышел и исчез. Меня посадили в легковой автомобиль, наручников не было. Все было культурно и вежливо, потому что, думаю, это ДФР. В какой-то момент они решили забрать с собой и моего друга Андрея Ярошевича (уже тоже на свободе. — «НН»).
«НН»: Андрей попал только потому, что ваш друг?
ВК: Думаю, да. Просто потому, что вышел вместе со мной. Я ему предложил спуститься вместе. Он звонил адвокату, жене. В итоге забрали двоих. Мы оказались в ДФР, оттуда отвезли во Фрунзенское РУВД, где мы провели ночь. Утром конвоировали на Окрестина, а уже с Окрестина на допрос и отправили на Володарского.
«НН»: В чем вас обвинили?
ВК: Часть 2 статьи 243 «Уклонение от уплаты налогов в особо крупном размере».
«НН»: Назовете сумму?
ВК: Я бы назвал, но я под подпиской. Не буду озвучивать детали.
«НН»: С вами следователи вели разговоры только по этому делу или о политике тоже?
ВК: Думаю, тоже не могу об этом говорить.
«НН»: Вы чувствовали себя политзаключенным?
ВК: Я не знаю, как это.
«НН»: Вы считали, что сидите за политику или действительно за налоги?
ВК: Конечно, за политику. Ты попадаешь в жутко дискомфортные условия. Я чувствовал себя хреново, так как не видел своих близких, не мог с ними общаться. У меня не было мученического состояния, я просто включился в этот процесс. Мне не хватало в тех условиях чего-то созидательного. Если бы пришли и спросили, кто будет красить стену, я бы ответил, что конечно буду. Потребность в созидательности в обществе очень велика. А в тюрьме эта потребность еще выше. Вы не представляете, с каким кайфом я мыл пол в камере! Ведь что-то делаешь и не только для себя. Я боялся это семье сказать, потому что дома это не так. В остальном всё как у всех — отсутствие информации, неудобные кровати, но это тюрьма, а не санаторий. Там не должен быть никто из политзаключенных.
«НН»: Вы не пересекались ни с кем из политических?
ВК: Нет.
«НН»: Вы говорили в камере, что политический?
ВК: Нет, не видел смысла. Во-вторых, никогда не знаешь, с кем сидишь. Есть статья, по которой ты задержан и ты видишь себя в рамках этой статьи. Никакого смысла говорить причину нет — это тебе точно не поможет.
«НН»: Не было в камере странных людей, которые пытались из вас что-нибудь вытянуть?
ВК: Не было. Я понимаю, как это бывает, но у меня такого не было.
«НН»: Что представляет собой камера на Володарке и какой там распорядок?
ВК: В шесть утра подъем, потом завтрак, свободное время. Предлагается пройти в прогулочный дворик в разное время, но каждый день. В час — обед, в шесть — ужин. Отбой в 22 часа. В 8 утра и в 8 вечера обходы, доклад по камере от дежурного. Кто был в армии, тот часто сравнивал. Я был и в большой, и в маленькой камере. Когда попал в большую, то думал, как плохо, зачем мне это. Но это ровно до того момента, пока ты можешь сравнить.
«НН»: Маленькая хуже?
ВК: Общения усеченные. В большой камере время идет быстрее, разные люди, истории, оценки, обсуждение. Я это понял в маленькой камере. В большой камере есть центральный подиум, где-то 2 на 2 метра, где можно отжиматься. В маленькой камере такого нет. Лично для меня большая камера лучше.
«НН»: На каких условиях вас выпустили?
ВК: Погашение невыплат, которые мне предъявили. Сейчас мы ждем финальных результатов. Это же еще не свобода, а изменение меры пресечения под подписку.
«НН»: А участие в круглом столе Воскресенского условием было?
ВК: На самом деле не было такого прямого условия, чтобы я валил туда и делал это. Воскресенского я немного знал, он был частью моей большой команды. Он не был непосредственно в моем подчинении, а через одно звено. Я слышал, что есть какая-то диалоговая площадка. Общего контекста я не понимал и не мог. Я представлял, что приеду, будет круглый стол на 25 человек, которые ведут общение, но я приехал на брифинг, где сам был хедлайнером, хотя вышел тринадцать часов назад из тюрьмы. Я понял, что что-то не так. Если я туда пришел, то сбегать не буду. Но я говорить ничего не буду, так как очень поверхностно представляю нынешнюю политическую картину. С Юрием я увиделся, когда меня выпустили.
«НН»: Он вас встречал из СИЗО?
ВК: Да. Моей жене сказали не встречать меня. Юрий сказал, что будет брифинг, говорю окей. И поехал домой. На брифинге сказал: сорри, мне нужно во всем разобраться, в целях круглого стола, своей роли в нем. Организовывать так мероприятия нельзя. Но если убрать все политические моменты, то я благодарен Юрию, который вытащил из тюрьмы, также как и моего друга (Андрея Ярошевича. — «НН»).
«НН»: Как ваш бизнес продержался без вас?
ВК: С трудом. Две компании в стадии принятия решения о закрытии. Два ресторана — смотрим на рынок. Женам нашим было тяжело. Бизнес лишили счетов плюс ковид. Я не знаю, как они здесь справились. Оттуда я мог давать какие-то рекомендации, но всей картины не имел. Я писал общо, что бы я делал. Но они в основном справились.
«НН»: Будете оставаться в политике?
ВК: Я всем говорю, что никогда не был в политике. Я просто, мне кажется, делал правильные дела. Бизнес мне нравится больше, там более понятные правила.
Я бы хотел единственное, что сделать, чтобы люди не были в местах, где они не должны быть за свои взгляды. Если у меня будет хоть минимальный шанс это сделать, то я сделаю. То, что сейчас происходит, это насилие — это трагедии людей и поломанные судьбы, это трагедия для всей страны.
