«Была настоящая нищета. Мать даже брала в долг хлеб в ближайшем продовольственном магазине»
— Трагедия началась с Чернобыля. Когда произошла катастрофа, руководство театра (директором тогда был Иван Вашкевич) сразу отправила лучших актеров в Мозырь. Например, Виктор Тарасов, Галина Макарова и мой отец играли в спектакле «Вечер». Нужно было продемонстрировать местным жителям, что все прекрасно, что опасности нет. О здоровье самих актеров никто не заботился. Спустя несколько лет папу проверили на радиацию — и у него стала «зашкаливать» обувь. После возвращения его никто не предупредил, что надо выбросить всю одежду.
В 1991 году у отца начались проблемы с голосом, появились хрипы. Сначала думали, что простуда. Но голос становился все слабее. Отец обратился к врачу. Тот спросил: «Вы были в Чернобыле?» — «Да». Доктор сказал, что у папы так проявляется лучевая болезнь… С 1992 году его стали облучать. Постепенно из жизнелюба, веселого человека отец превратился в одинокого актера, от которого постепенно все стали отворачиваться. Началось с того, что ему перестали давать роли. Постепенно он перешел на роли слуг. Я перестала ходить в театр: не могла на это смотреть.
Ирина с отцом.
— Неужели в Купаловском театре у него не было друзей?
— Когда он был известен, телефон буквально не умолкал. Ему звонили даже незнакомые актеры, которые не играли на сцене много лет. Отец подолгу их выслушивал. Ему казалось, что его любили как человека. А выяснилось, что им восхищались исключительно как народным артистом, который был занят в репертуаре. Когда началась болезнь, телефон умолк.
Время от времени случались периоды улучшения. И тогда отец старался работать в полную силу: он очень любил театр. Но любил ли его театр в тот период? Вокруг царила атмосфера равнодушия. К нему стали относиться очень пренебрежительно. Приведу вам такой пример. В Минске жила двоюродная сестра отца. Иногда он заходил к ней поговорить. Других родственников у него не было, он остался единственным ребенком в семье. Потом сестра умерла. Отец, уже потеряв голос, приходил к ее сыну. Однажды тот сказал отцу: «Что ты приходишь на халяву?» Примерно так ему однажды сказали в театре.
— Какой ужас!..
— Начался период трагедий, когда все стало наслаиваться одно на другое и подводить отца к страшному финалу.
В 1990-е годы мы ужасно обеднели. Я работала в Литературном музее Петруся Бровки и не могла похвалиться зарплатой. Моя мать, актриса Театра юного зрителя, ушла на пенсию. К тому времени папа часто снимался в кино, работал на радио. Со времени его смерти прошло 16 лет, но некоторые люди, с которыми я знакомлюсь, до сих пор помнят голос отца. Интересно, что в 1980-х его похвалила одна из зарубежных радиостанций. Назвала лучшим диктором, который прекрасно владеет белорусским языком. Отец переживал, как бы после этого не возникли проблемы и его не вызвали к начальству.
После того как его перестали приглашать на радио и телевидение, пришла настоящая нищета. В последние годы жизни отца мама ходила зимой в туфлях и осеннем пальто и даже брала в долг хлеб в ближайшее продовольственном магазине. Папе об этом не рассказывали, чтобы не волновать его.
— Но даже актеры, у которых проблемы с голосом, могут рассчитывать на какие-то роли.
— Да, после долгого перерыва режиссер Михаил Пташук пригласил отца на съемки фильма «В августе 44-го» и предложил ему роль генерала-астматика. Позже я видела сцены с его участием: сыграно было великолепно! Перед премьерой вышел буклет с фотографией папы (там была зафиксирована его роль). Родители отправились на предпремьерный показ, но во время просмотра выяснилось, что Пташук вырезал все кадры с участием отца. Все. И даже не позвонил ему. Для отца это был очень сильный удар. Причины такого поступка так и остались загадкой. Спустя два года Пташук сам погиб, поэтому спросить не у кого.
«Я лучше умер бы, чем жил в такой квартире», — сказал мне судмедэксперт
— От всех переживаний у мамы случился сердечный приступ. Она попала в больницу, и на какой-то период отец остался один. Однажды я пришла к нему в гости (я жила отдельно). Мы прекрасно посидели, я слушала песни в его исполнении (папа великолепно играл на гитаре). Но меня не покидало ощущение, что он будто бы прощался. Он достал свой чемодан, посмотрел какие вырезки, грамоты. «Это все барахло, ничего не храни», — сказал он мне. Отец был в очень подавленном состоянии. Накануне своего 70-летия у него не было денег, чтобы где-то отметить юбилей с близкими и друзьями. Чувствовалось, что случилось непоправимое, чего нельзя изменить.
— Трагедия произошла, когда ваша мать была в больнице?
— Нет, тогда ее уже выписали. Но мама сказала, что плохо себя чувствует, поэтому несколько дней побудет у меня, а потом поедет домой.
Прошел день, другой — никакого звонка от отца нет. Маме плохо, она не встает с постели. Тем временем две ночи подряд мне снился один и тот же сон, будто я мою пол в отцовской квартире. Он дощатый, а вокруг какая-то решетка. На следующий день я сказала маме: «Знаешь, отца уже нет. Я знаю, что он умер». Был уже вечер, и мама сказала: тогда поезжай домой. И ночью я поехала туда одна. Что я пережила — не передать! Ведь я знала и чувствовала, что папы нет.
Зашла к соседке и попросила ее зайти вместе со мной. Открыла дверь. Наверное, чтобы нам не было так страшно, отец оставил в квартире свет. Его тело мы нашли в ванной комнате. Отец повесился.
Я была в шоке. Позвонила двум актерам Купаловского (их фамилии называть не хочу). Попросила подъехать, поддержать меня. Но они так и не приехали.
В три часа ночи приехал судмедэксперт. Он спросил: «Неужели в этой нищенской квартире жил народный артист Павел Дубашинский?» «Да», — ответила я. «Я лучше умер бы, чем жил в такой квартире», — сказал он. Где-то в четыре часа утра приехали два солдата, которые должны были забрать труп отца. Они взяли покрывало, завернули тело и понесли его, ударяя спиной о ступени лестницы. Дошли до автомобиля, раскачали и забросили в кузов, как мешок с картошкой.
«У меня не было для этого 250 долларов», — ответил Давыдько
— Павла Дубашинскага как народного артиста Беларуси похоронили на Московском кладбище?
— В том, что его похоронят на Московском кладбище, был убежден весь театр. Когда после панихиды автобус повернул в другую сторону, все начали громко возмущаться. Папу завезли на Северное кладбище и похоронили рядом с какой-то свалкой. Слава Богу, это место теперь выглядит вполне пристойно. У гроба я спросила у Геннадия Давыдько, тогдашнего директора Купаловского, почему отца не похоронили на Московском кладбище в соответствии с его статусом. «У меня не было для этого 250 долларов», — ответил Давыдько. «Вы не могли сказать об этом раньше? — возмутилась я. — Мы бы все вместе собрали». Он промолчал.
После похорон мама слегла. Была прикована к постели, спустя пять лет она умерла. Еще через три месяца умер мой брат.
— Как сложилась его судьба?
— История моего брата Юрия Дубашинского — трагедия всей нашей семьи. Когда-то в юности они с друзьями в подражание «Битлз» создали свою музыкальную группу. Однажды мать открыла дверь квартиры и… увидела 16-летнего Юру без сознания. Видимо, его подложили друзья. Что с ним произошло, не известно. Позже он работал в Национальной библиотеке, имел семью, сына, но иногда переживал страшные приступы и наблюдался в психиатрической клинике. После смерти матери Юра исчез, два месяца я не знала, где он. Его нашли где-то при смерти. Привезли в больницу. Он прошептал свою фамилию, но произнес ее не очень точно. Поэтому опознавать Юру я приехала примерно уже через два месяца после его смерти.
Дедушка придумал следующее: «Все наши дочери будут католичками, сыновья — православными»
— Обычно истоки трагедии ищут в характере человека, в его жизни. Каким был Павел Дубашинский?
— До болезни это был совсем другой человек. Он родился в 1931 году в деревне Горбуны под Шарковщиной. Его родители, Филипп Михайлович Дубашинский и Констанция Станиславовна Янцевич, познакомились до революции в Санкт-Петербурге, свадьбу сыграли в Риге в 1913 году. Бабушка работала на фабрике «Красная стрела», дедушка — на Путиловском заводе.
Интересно, что Констанция Станиславовна была католичкой, а Филипп Михайлович — православным. Оба — очень верующие, они не захотели менять вероисповедание. Чтобы разрешить эту ситуацию, дедушка придумал следующее: «Все наши дочери будут католичками, сыновья — православными». Поэтому отец был воспитан религиозным человеком. Когда он женился на моей матери, то переписал для нее молитвы. И это в советские времена! Думаю, в конце жизни отец был душевно болен. В нормальном состоянии он никогда бы не покончил с собой.
Но вернусь к своим предкам. После начала революции бабушка и дедушка вернулись на родину. По Рижскому мирному договору их деревня оказалась на территории Польши, поэтому отец ходил несколько классов в польскую школу.
Папа был поздним ребенком, он родился, когда бабушке было уже за сорок. Но так сложилось, что отец остался один в семье. Две его сестренки и два братца умерли в детстве. А старшего брата Петра во время войны без суда и следствия расстрелял литовский полицай. Якобы за помощь партизанам. Но в чем заключалась та помощь, никто так и не узнал. Петра закопали неизвестно где. Дедушка долго искал его могилу. Наконец уговорил одного знакомого показать место захоронения. Ночью 11-летний папа с родителями пришли, раскопали могилу и потом перенесли труп на кладбище возле хутора. И до войны, и после нее дедушка оставался единоличником и не вступил в колхоз.
— Почему ваш отец решил стать актером?
— Когда он был маленький, в те места, где они жили, приехал театр, который показал «Коварство и любовь» Шиллера. Папа был настолько впечатлен, что решил стать актером. Может, это был знак свыше? Он окончил школу и с первого раза, без чьей бы то ни было помощи поступил в Театральный институт. Учился на отлично, получал сталинскую стипендию.
В институте познакомился со своей будущей женой Ларисой, которая училась на курс младше. Она происходила из семьи мещан, ее родственники имели в Осиповичах два дома. Отец был начальником на железной дороге. В 1934 году, когда в тех местах проходили маневры с участием Георгия Жукова, он был награжден орденом Красного Знамени. Но в 1937-м на дедушку поступил донос. Под пытками он признался, что якобы был шпионом. Его расстреляли в Куропатах в феврале 1937 года.
После того как родители окончили Театральный институт, оба попали в только что открывшийся Театр юного зрителя. Их творческая судьба сложилась по-разному. Спустя некоторое время мать пригласили в Коласовский театр в Витебск. Причем на роли героинь. Но ради отца она осталась в Минске и всю жизнь работала в ТЮЗе. Отец играл главные роли, причем героев, и вскоре стал популярен. В роли Присыпкина в «Клопе» по Маяковскому раскрылся как характерный актер. Не удивительно, что в 1967 году его пригласили в Купаловский театр.
— Он сразу стал исполнять главные роли?
— Как раз таки нет. Ему долгое время не давали ролей. Конкуренция была очень серьезная. Ситуация изменилась, когда театр возглавил Валерий Раевский. Первый взлет отца — спектакль «Трибунал» по пьесе Андрея Макаёнка. Там отец сыграл роль немецкого офицера. Он сделал эту роль объемной, показал то, чего не было в пьесе. Например, он придумал, что этот офицер коллекционирует народные выражения и у него в кармане всегда блокнотик. Это было гомерически смешно. Они играли в дуэте с Геннадием Овсянниковым. Тот говорит: «Сейчас шандарахнем». Офицер в исполнении отца: «Ма-мэнт. Записываю: «Шан-да-рах-нем». Отец настолько перевоплощался, что, сидя в зрительном зале, я забывала, что он мой папа.
После «Трибунала» стали ходить «на Дубашинского», ему стали давать роли. Великолепная роль была в «Браме неўміручасці» Крапивы. Он играл профессора Добрияна, который изобрел эликсир бессмертия. В «Дядюшкином сне» по Достоевскому отец исполнял роль князя К. Спектакль «Вечер» по пьесе Дударева раскрыл отца как трагического актера. В конце постановки его герой умирал. После спектакля отец приходил домой как выжатый лимон. Он все проживал — за это его очень любили актеры.
«В зрелые годы отец даже писал прозу. Причем благодаря Короткевичу»
— Чтобы быть премьером лучшего театра республики, нужно иметь твердый характер. Ваш отец ощущал себя звездой?
— Наоборот, от природы он был очень скромен. Мы всегда жили очень скромно, ведь зарплата актеров была невелика. Папа стал получать чуть больше, когда пошел работать на радио. Но, даже имея звание, он стеснялся зайти в кабинет к начальнику. Например, в 1966-м отец купил «Москвич». Тогда это считалось престижным. Но «Москвич» так и остался единственной машиной в его жизни. Моя мама называла папу мечтателем, который никогда не заботился ни о каких материальных благах. Кстати, и полюбила его за это. Увидела, как он сыграл Сымона в спектакле «Сымон-музыка». Тот же юноша блаженный. Отец был таким же в реальной жизни.
Поэтому для меня было все это удивительно, как он мог настолько перевоплощаться на сцене. То, что он стал народным артистом, — результат его работы и большая заслуга мамы. Она знала его сильные и слабые стороны, поэтому часто могла помочь и что-то подсказать. Например, в молодости отец был эмоциональным человеком, поэтому во время исполнения роли торопился, любил говорить как можно эмоциональнее, быстрее.
С годами он все больше набирался опыта и иногда помогал режиссеру. Правда, не всегда по своей воле. Репетиции с Валерием Раевским были достаточно тяжелыми. Сам он не показывал актерам, чего от них хочет. Их «разминал» режиссер Андрей Андросик. А Раевский занимался постановочными моментами. Например, он часто говорил: «Ну что, Павел Филиппович, как вы предлагаете сыграть в этой сцене?» Отец показывал несколько вариантов. В результате Раевский выбирал один из них: «На этом остановимся». Но пока отец придумывал эти варианты, очень выматывался. Интересно, что, когда папа готовился к премьере, он всегда переписывал свою роль от руки. Независимо от того, какого размера она была.
— Чем кроме театра увлекался Павел Дубашинский?
— Он очень разбирался в живописи и сам рисовал. Любил фотографировать, выезжал на рыбалку с друзьями. С удовольствием читал поэзию, а в зрелые годы даже стал писать прозу. Причем благодаря Владимиру Короткевичу. В начале 1980-х классик написал в своем блокноте: «Первый визит, которому рады. Пришел Павел Дубашинский. Ушел вечером. Один из самых талантливых людей, которых я знаю. И не только как актер. Он как раз таки меньше всего играет. Разве только свою славную душу. Вот как… дядьки такие бывают в деревнях. Говорят — заслушаешься… Рассказал таких историй, что смеяться и плакать хотелось. И живая правда, которую не придумаешь. Хоть язык откуси… И умный, как не только мало кто из актеров, но и мало кто из писателей. (…) Рассказал четыре голой правды истории, которые, чтобы записать так, как он рассказал, цены бы им не было. (…) Если не уговорю его, разгильдяя, пропадут для Беларуси четыре новеллы, каких ни одна литература не нюхала». Короткевич уговорил моего отца, и тот написал четыре новеллы. Если бы отец занялся литературой всерьез и не умер так рано, он бы в конце концов стал писателем.
— Конечно же, Павел Дубашинский — гордость нации, такие артисты появляются редко. Но, как и любой человек, он был не без отрицательных черт…
— Да. Как и любой человек. Например, все хозяйство держалось на маме. Отец был паном, который никогда не ходил в магазин. Мама его освобождала от семейной работы. Или, взять, отпуск: обычно на какие-либо курорты он ездил без нас, чтобы побыть в одиночестве. С мамой он ездил всего несколько раз. Хотя очень ее любил, писал из отпуска замечательные письма. Но отец больше посвящал свою жизнь искусству, театру. Он был простым человеком, но, бывало, его барство все же проявлялось. Впрочем, кто сказал, что жить с творческим человеком, с народным артистом очень просто?
Павел Дубашински в роли князя К. (спектакль «Дядюшкин сон»)
— А вашим воспитанием отец хотя бы немного занимался?
— Конечно! Мама готовила, стирала, досматривала свою мать, мою бабушку, которая была парализована и некоторое время жила у нас. А отец воспитывал меня самым непосредственным образом. Когда я была маленькой, в далекие ясли меня возил отец. Когда я плакала, звала папу, а не маму. Именно отец укладывал меня спать и пел мне колыбельную.